Александр Довженко: Я просто возьму и сделаю лучше…

— Итак, я расскажу вам сегодня о том, как уехал Довженко из Харькова, что произошло между отъездом и зачислением его на кинофабрику, о роли случая в становлении его как кинорежиссера. Причем, не скрою, для этого рассказа я использовал не только свои находки, но и сведение других одесских киноведов, краеведов, просто любителей истории кино: Георгия Островского, Светланы Зинич, Аллы Жуковой, Ивана Корниенко, Георгия Журова.

—Этот барельеф — единственное украшение здания, которое, гордясь современностью своих линий, застыло на одном из поворотов Французского бульвара. А когда этого дома еще не было, доска висела на оштукатуренной стене, возле ворот, где недремлющие гипсовые львы и сейчас стерегут колонны, увенчанные гранеными фонарями. За воротами начинается прямая аллея. Если пойти по ней, она за какую-нибудь минуту выведет к высокому обрыву. С него начинается неожиданная голубизна — небо и море. Сейчас студийный обрыв застроен, но рядом, в Кирпичном переулке, почти сохранился почти такой же выход к не почти морю, какой был здесь 88 лет назад… Пахло полынью, море туманилось, сливаясь с небом, и корабли, казалось, висели в голубом воздухе. И никто не знал, что сегодня здесь стоял человек, который приехал в Одессу завоевывать кинематограф. Он принадлежал к таким людям, которым можно завидовать — к людям, которые умеют и могут решительно порвать с тем, что уже достигнуто сегодня, чтобы седоголовым юношей легко вступить в завтра…

Он преподавал в школе природоведение, гимнастику, физику, географию, историю, рисование. Он работал комиссаром театра, заведовал житомирской партийной школой, находился на дипломатической работе в Варшаве и Берлине. Потом его рисунки и карикатуры, которые он подписывал «Сашко», стали появляться в украинской печати. Чуть позже один из его биографов, поэт, киносценарист и киновед Микола Бажан даже наградил «Сашка» титулом «вождя украинских карикатуристов».

А его тянуло уже в новые, еще не разведанные дали. Вечерами в общежитии-коммуне харьковских журналистов комната, где жили молодые поэты Микола Бажан, Юрий Яновский и молодой художник Александр Довженко, слышала разговоры о поэзии, переводах, архитектуре. Говорили и о живописи. Неподвижность людей, застывших навечно в какой-то фазе движения, раздражала Сашка. — Мало таких статичных моментов, — говорил он тогда, — я хочу живого перемещения плоскостей рисунка, сюжетной увязки эмоций и живых теплых людей. Это было предчувствие кино, вскоре Довженко стал рисовать плакаты для фильмов, а «монтаж» стало словом, на котором пламенел отблеск кинематографа. Это была уже путеводная звезда в поисках «живого перемещения плоскостей рисунка».

* * *

К тому времени уже сделал шаг в кинематограф Юрий Яновский: он участвовал в написании сценария о восстании немецких рабочих, которое вспыхнуло в Гамбурге в 1923 году, и теперь этот сценарий воплощается в фильм на Одесской кинофабрике. Чуть ли не каждая страница майского номера журнала «Кiно» напоминает об этом — и большая, на целый разворот реклама будущей картины, и уже снятые кадры, и подробная информация о работе съемочной группы. И еще в том же номере есть шутливый и лирический очерк-репортаж, полный солнечной романтики, южного моря, обаяния кинематографической Одессы. И хотя под этим очерком стояла подпись «Юр. Юрченко», Довженко узнал руку Юрия Яновского, который будто звал его к морю, в Одессу, в кинематограф.

«Моя судьба изменилась в Одессе…», — так Александр Довженко вспоминал о коренном повороте в своем творчестве и своей жизни, который подарила ему Одесса. О том, как произошел этот поворот, об отъезде из Харькова на кинофабрику А. Довженко написал в автобиографии: «В июне 1926 года я просидел ночь в своей мастерской, подвел итог своей неудобной тридцатидвухлетней жизни, утром ушел из дому и больше в дом не возвращался. Я уехал в Одессу и поступил работать на кинофабрику в качестве режиссера». Написал кратко, не упомянув о том, что было между отъездом из Харькова и зачислением его на режиссерскую должность, о том, что на Одесской кинофабрике по его первому сценарию «Вася-реформатор» снимался фильм, что режиссер Ф. Лопатинский, не поладив с дирекцией фабрики, бросил съемки, так сказать, на полуслове, что работу над фильмом продолжал оператор И. Рона, не чувствовавший комедийного ритма и не владеющий мастерством режиссуры, что А. Довженко был вызван на фабрику как автор — спасать положение.

Отношение тогдашнего руководства ВУФКУ к авторам было недвусмысленно зафиксировано в официальном тексте договора на написание сценария.

—Существенно. В соответствии с ним автор особо не попляшет. Судите сами: в архиве сохранился типографский бланк, заполненный на машинке, подписанный В. Маяковским и утвержденный членом Правления, директором производственного отдела ВУФКУ Б. Лифшицем, — оформленный в том же 1926 году договор на сценарий «10 октябрей» (по которому через год на Одесской кинофабрике был снят фильм «Декабрюхов и Октябрюхов»). Пункт 7 договора гласит: «Техническое проведение съемки и трактовка сюжета сценария во время съемки входит в компетенцию соответствующих органов ВУФКУ и ни в какой мере от Автора не зависят». Возможно, А. Довженко, зная об этом, не пытался до вызова вмешиваться в съемки своего сценария? Или, может быть, как это делал и Маяковский, добивался своего участия в работе киногруппы?

В публиковавшихся автобиографиях, выступлениях, заметках сам Довженко об этом не говорил, и никто из людей, знавших его, об этом в своих воспоминаниях не писал. Так бы и оставалось это неизвестным, если бы не еще один документ в туго прошитой архивной «единице хранения» — машинописная копия заявления самого Довженко, которое он адресовал в Бюро коллектива режиссеров, литераторов и сценаристов — Корелис. Копия заверена членом Бюро Корелиса, известным в те годы кинодраматургом В. Радышем, и сомневаться в ее соответствии оригиналу нет причин. Вот текст этого заявления: «Довожу до сведения организации, что в воскресенье 20 сего июня я выезжаю на кинофабрику и, таким образом, не буду присутствовать на дальнейших заседаниях в течение целого месяца.

Командирует меня на фабрику правление ВУФКУ в таком скорострельном порядке, который наводит меня на ряд невеселых мыслей.

Картина моя «Вася-реформатор» испорчена из-за неправильного выбора типажа и неправильного толкования художественной стороны постановки режиссером. Я должен рассмотреть ¾ монтаж сделанной картины и принять участие в пересъемках некоторых сцен, а может, и в окончании картины.

Как известно Корелису, перед началом постановки я просился на фабрику. Я предвидел, что это будет. ВУФКУ, поводив меня за нос, наконец мне отказало. Теперь я немного сбит с толку мыслью о том, как же будет переделываться съемка с негодным типажом. Нужно было сначала разумно относиться к постановке, а не латать дыры и тратить на это время и деньги.

Между прочим, недели две назад я спрашивал т. Лифшица, как моя картина. «Ничего, прилично», — отвечал он мне. О моей командировке ни слова.

Почему картина за две недели стала неприличной — не понимаю.

20‑6-26, Ал. Довженко.

Я забыл еще добавить, что режиссера Лопатинского снимают с постановки «Васи-реформатора». Заканчивать картину будет оператор Рона. О характере своей роли в линии авторской консультации я извещу правление, ознакомившись с работой на месте».

* * *

—Тут есть еще важное: дошедший до нас из 88-летней дали текст, прежде всего, уточняет дату отъезда Довженко из Харькова — 20 июня 1926 года. Долгое время эта дата обычно определялась как «до 22 июня»: в этот день Довженко был зачислен в штат Одесской кинофабрики. Вместе с тем документ подтверждает то, что, несомненно, можно было предполагать: сценарист Довженко, отдавший свое произведение на кинофабрику, стремился быть полноправным участником съемочного процесса на всех его этапах. И еще — это письмо-заявление вносит существенное уточнение в биографию Довженко: очевидно, поначалу свой приезд на фабрику он не связывал с конкретными планами работы в качестве режиссера. Ведь цель своей поездки в Одессу он определяет лишь как участие в пересъемках и, возможно, в окончании картины — причем «по линии авторской консультации». Еще одна архивная подшивка подтверждает: в списке сотрудников Одесской кинофабрики указан зачисленный в штат 22 июня 1926 года А. Довженко, и должность его определена четко: автор-консультант. В Харьков он предполагает вернуться через месяц, и только приехав в Одессу, попытавшись вмешаться в режиссерскую деятельность оператора И. Роны, убедившись, что ничего поправить в почти отснятом фильме невозможно, А. Довженко решает попробовать свои силы в самостоятельной постановке.

Он все оставил на своей харьковской квартире — полотна, мольберты, кисти. Он взял с собой в новую жизнь давнего друга — веселого, бессмертного Брюньона. Эту солнечную книгу Ромена Роллана он любил всегда, и на склоне лет, собираясь писать эпопею о родном народе, вспомнил среди родственников своего будущего героя рядом с Насреддином, Швейком, Дон-Кихотом, Уленшпигелем и Брюньона. Брюньона, с которым он ехал навстречу Одессе, солнцу, кинематографу.

* * *

Харьковский поезд № 3 прибывал на одесский вокзал не как сейчас к завтраку, а в 12.30. Довженко тотчас отправился на съемочную площадку. В первые дни на правах неравнодушного автора он стал добиваться такого решения сцен, которое виделось ему. Помощник режиссера, после заслуженный деятель искусств УССР А. Швачко, вспоминал, что у Довженко «выходило живо, смешно». Хохотали актеры, смеялся и сам Довженко. Но И. Рона, усматривая в режиссерских опытах Довженко покушение на свои права, однажды демонстративно остановил съемку и спрятал камеру в футляр: камера была его собственной. Но все это только придало сценаристу веры в свои силы: «Я подумал: если я вижу, что это плохо, и знаю, что именно плохо и почему именно плохо, значит, я не так уж беспомощен. Больше того, я просто возьму и сделаю лучше…».

Однако с досъемками «Васи-реформатора» ничего не получалось. Директор фабрики П. Нечеса, посоветовавшись с художественным редактором Ю. Яновским, решил рискнуть: «Потратим деньги, зато, может, найдем режиссера». Срочно нужен был сценарий. За несколько дней он был написан, утвержден и запущен в производство. Через 10 дней Довженко снял свой первый фильм «Ягодка любви», но… Очевидно, Довженко не умел еще воплощать свой замысел на экране так уверенно и ярко, как это делал в своих «устных новеллах». Петро Панч вспоминал, как он приехал в Одессу, и Довженко пригласил его и Юрия Яновского впервые посмотреть отснятый материал: «На экране замелькали тени, потом они превратились в людей — клиент и парикмахеры бегают по комнате. Довженко громко смеется. Потом появился в руках у кого-то младенец. Довженко снова смеется, хоть и не так громко, но и на этот раз соло, потому что нам совсем не было смешно… Впоследствии, упомянув в «Автобиографии» «Васю-реформатора» и «Ягодку любви», Довженко подчеркнуто демонстративно написал: «Первым моим фильмом была «Сумка дипкурьера».

* * *

Но для Довженко эти фильмы не прошли зря. Автор двух сценариев, постановщик картины, он приобрел не только первые знания кинематографиста, но и встретил друга и единомышленника на всю жизнь — оператора Даниила Демуцкого, познакомился с М. Крушельницким, с талантливыми актерами Одесской держдрамы Юрием Шумским, игравшим в «Васе-реформаторе», и Иваном Замычковским, снявшимся в «Ягодке любви».

Да-а, всего через год после отъезда из Харькова этот настойчивый, целеустремленный человек, веселый, горячий, талантливый, заставит говорить о себе весь кинематографический мир, положит штурвал украинской кинематографии на курс настоящего киноискусства.

Но тогда никто еще не догадывался об этом, не знал об этом, конечно, и он сам…