Так что, люди, всех с Новым годом! Всех, кто любит музыку, театр, живопись, скульптуру — да любой вид искусства. Но что там готовят показать публике со сцены, сами увидите и услышите, когда посетите театры, филармонию, картинные галереи и вернисажи.
А вот что происходит за кулисами, скажем, в репетиционном хоровом зале ХНАТОБа, может рассказать только главный хормейстер театра Алексей Черникин.
— Алексей Владимирович, в работе хормейстера самое главное — не сфальшивить.
—Верно.
—….
—Или вне сцены хормейстеру можно и «пофальшивить»?
—Нет! Это дело чести! Лучше не петь вообще… А вы? Будете фальшивить?
—Нет! Это дело чести! Лучше не писать вообще…
—Тогда поем вместе!..
В стиле писателя-юмориста Алексей Владимирович рассказывает и о своем первом знакомстве с Харьковом.
Справка:
Алексей Черникин родился в Черкасской области. Пел и хорошо чувствовал музыку, как все его родственники, с раннего детства. Впрочем, мальчик был наделен разными способностями, но однажды его экс-начальник — директор и художественный руководитель ХАТОБа Георгий Валентинович Селихов (Царствие Небесное) сказал безапелляционно, что с такими способностями нужно идти только в хормейстеры. А мне показалось, что с ними же Алексей Владимирович не пропал бы и в юмористах. Наверное, со мной согласились бы и его школьные учителя. Правда, радовались они сему факту в то время значительно меньше, чем сегодняшнее окружение музыканта, а все больше норовили пожаловаться директору, вызвать в школу родителей и… больше ничего сделать не могли, так как ничего архидурного мальчик не делал. Все его хулиганство состояло в том, что на каждое учительское «сиди спокойно» и «не вертись» ученик отвечал с таким чувством юмора и выдумкой, что класс умирал от хохота, а рассерженный преподаватель, стыдясь своей косности, не знал, как реагировать, и единственное, на что оказывался способным, — выгнать из класса.
—В 1989 году харьковский театр объявил конкурс на замещение вакантной должности главного хормейстера. Я приехал, прослушался и услышал от главного дирижера: «Все, мы закрываем конкурс, а вы с завтрашнего дня начинаете работать!». Я — быстренько домой, собрал вещи, дал телеграмму в Харьков, мол, буду завтра, как в кино, «в одиннадцать». Прилетел — никого. Подождал, походил — никого. Сходил в гостиницу, что в аэропорту, услышал, что «мест нет», вернулся в здание аэровокзала и просидел там всю ночь. На рассвете пошел пешком в незнакомый город. Утром троллейбус меня обогнал — как сейчас помню, пятерочка… Пришел в театр, а здесь никто ничего обо мне не знает. Звоню главному режиссеру домой и на его вопрос: «А чего ты не в гостинице?» — отвечаю: «Ну, там меня ждали еще меньше, чем у вас». — «Ну ничего, — говорит мне главреж, — я сейчас приеду, город покажу, познакомлю тебя со всеми». А я в ответ: «Да нет, Григорий Леонидович, первый тур конкурса я уже прошел». «Где?» — спрашивает он. — «В аэропорту на стульчике!» Вот так я оказался в Харькове, хотя запросто мог уехать назад. Но этакая встреча не столько задела меня, сколько подзадорила: что же дальше будет? А последующий прием был очень хорошим. В течение года мне и квартиру дали.
– А какое впечатление со временем произвел на вас сам город?
– Работая по специальности, так долго — 22 года я еще нигде не жил. И даже сестра, приезжавшая из Черкасс на мой юбилей, немножко меня обидела, заспорив с гостями, «вот у нас на Украине…» — «Как «у нас на Украине? А мы где?» — «Нет, вы меня извините, я приезжая, в Харькове впервые, и, на мой взгляд, Харьков — это уже не Украина, но еще и не Россия. Это — слобода…» Сложный, очень сложный город. И в культурном отношении тоже…
—Поэтому вы себя и чувствуете здесь чужим?
—Не только. Человеку, который не заканчивал Харьковский университет искусств, пробиться в Харькове просто нереально. Здесь любят только своих. Поэтому я — чужой, и такой в этом городе не один. Все, кто приезжает сюда, — они все здесь чужие!.. За редким исключением — буду честным, — о Червонюке-старшем этого сказать нельзя.
—И все-таки, чего здесь больше, на ваш взгляд, культуры или бескультурья?
—Харьков — город купеческий. В жителях его развита и передается из поколения в поколение «торговая жилка». Здесь хорошо и умело торгуют. Неудивительно, что самый большой торговый центр Украины — у станции метро «Академика Барабашова» в Харькове.
—Но все же насколько культурен Харьков в процентном отношении?
—Я думаю, процентов на 15‑20. Работая сначала в ХАТОБе, а теперь — в ХНАТОБе, я вижу одни и те же лица, а город ведь большой. Даже в Чебоксарах, когда я там работал, зал, как говорится, всегда был битком набит. Хотя жители тамошние, прямо скажем, не такие продвинутые, как харьковчане. А здесь в первую очередь видно, что город торговый, и это чувствуется во всем.
—«Процентов 15‑20»… Как вы, действительно, честны и резки… Но, с другой стороны, что плохого в том, что город откровенно торговый, разве это негативно влияет на его отношение к музыкальной культуре? Ведь еще Булгаков сказал, что только в богатом государстве «искусство процветает».
—Я помню. Но ни наше государство, ни город пока нельзя назвать богатым, к тому же… Я 22 года говорил правду во всех кабинетах, так что позвольте, возьму паузу и промолчу.
—Алексей Владимирович, в информационно-культурно-искусствоведческих кругах Харькова говорят, что под сводами самого большого театра города — ХНАТОБа — думают объединить представления всех-всех музыкально-танцевально — и концертно-гастрольно-театральных, как теперь говорят, культурно‑массово-развлекательных продуктов.
Но ведь любой театр — это именно своды храма искусств, а не просто крыша. И эти своды, как и положено храму, должны быть пропитанными духом настоящего театра. Причем дух этот обретается театром не за год-два. И здесь не может быть представлений a la, извините, «гоп со смыком»!
—?..
—Э-э‑х! А говорите, чем фальшивить, лучше не петь.
—А пауза это не фальшь. Это — пауза! В ней всегда есть смысл!
—Согласна, с этим утверждением не поспоришь. И все-таки, Алексей Владимирович, прервем ее. Вот вы в музыкальных кругах Харькова уже человек известный и уважаемый, безусловно, несете в массы музыкальную культуру.
—Понимаете… В театре — всегда! — предполагается какая-то игра. И не только в профессиональном смысле. То есть не все говорят то, что думают. В театре если ты выступил и на следующий день к тебе никто не подходит, я уж не говорю о поздравлении, значит, ты прекрасно спел, продирижировал и т. д. — дебют удался. А если после выступления то и дело слышишь: «Ой, ну ты так выглядел, просто замечательно, фурор произвел!» — значит, что-то не так, а то и плохо. Театр — это всегда немножко лицемерие… впрочем, как везде среди представителей творческих профессий. Разве у журналистов не так?
—Еще как «так»!..
—Не знаю, может быть, это какой-то давно принятый «этикет», чтобы специально затеять интригу и расстроить тебя, психологически выбить из колеи, потому что ты — мой конкурент в пении, игре…
—… в написании статьи, монтаже телесюжета…
—Да! И аналогия напрашивается сама собой: кажется, после участия в конкурсе «Глас Печерский» один из харьковских церковных хоров, знаю, назвали вторым в числе сорока церковных хоров Украины — по‑моему, это что-то да значит! Киевские журналисты, говорят, налетели, хористы еле отбились: «Какой у вас прекрасный хор! Вы там, наверное, избалованы прессой, с телевидения не вылазите! Где и когда вас можно услышать? Есть ли компакт-диск?»
В этом смысле противоречить маэстро нельзя: он всегда знает, что и как петь. Но останавливаться на «неустойчивой ступени» было бы непрофессионально, тем более что и мне сия «партитура» города известна.
И этот ненотный текст я могу исполнить с листа и без помощи хормейстера… Правда, дуэт с хормейстером вместо соло журналиста в данном случае информационно более продуктивен. Поэтому — попробуем.
—В Киеве так хвалили харьковчан?! Невероятно!
—Наверное, это был тот редкий случай. Но сейчас не об этом. В Харьков приехали — тихо, спокойно. Наслышан, почти за полтора десятка лет на этот хор никто из СМИ не обратил никакого внимания. Я же не о ком-то конкретном и отдельном говорю, поверьте, каждый из них востребован и, пусть меня простят за мирское выражение, при деле. Да и хор не просил ни славы, ни денег, о нем, слава Богу, есть кому позаботиться. Но столько лет упорно не замечать такой хор… Не понимаю! А ведь там, как специалист говорю, пели многоголосие: XII–XIII веков «Приидите», «Светы тихий» Калинникова, «Кому возопиим» неизвестного автора, «Стихию» Лядова, грузинскую застольную «Многие лета».
—Прекрасно… Мне неловко за коллег, и за себя в том числе, с одной стороны. Но ведь это давненько было, а у хора, как теперь говорят, не было пиар‑менеджера, вот мало кто о нем в Харькове и знал. Но, с другой стороны… разве проблема в нас?
—Конечно, нет. Проблема в том, что нашему государству, кажется, по-прежнему не нужна культура. Руководство страны, наверное, думает, что культура Украины — это шаровары + гопак + песни Поплавского. Когда премьера в опере, политиков там нет! А мы сейчас в этих самых операх беспокоимся о главном: не потерять труппу. Потому что от такой жизни люди вынуждены были переквалифицироваться в кого угодно. А, между прочим, чтоб войти в вокальный репертуар театра, в нем нужно попеть не менее пяти лет, сначала выучиться! И это несмотря на уже имеющуюся консерваторскую подготовку… Я даже открытие сделал…
—???
—Да! Вот мы с хором театра без малого за двадцать лет объездили пятнадцать стран. И в том, что наш хор прекрасно поет, сомнений нет. А все-таки за границей я его не узнаю. Хористы поют раз в пять-шесть лучше! Что это?
—Ответственность?!
—Да нет! Я понял: деньги! Все решают они. Если тут мой артист каждый день должен ходить два раза на работу, утром и вечером, с одним выходным в понедельник, а не в воскресенье, как у большинства людей, за… гривень и петь при этом, то там он получит за один спектакль сумму, равную тутошней недельной. Я долго не мог сообразить, в чем дело, но, сопоставив цифры, понял.
—И давно вы это поняли?
—Года через два.
—А оргвыводы сделали?
—Стараемся. Мы уже давно со всем классическим репертуаром перешли на язык оригинала, то есть оперы итальянских композиторов поем по-итальянски, французских — по-французски. Это связано с заграничными поездками. Понимаете, там представления выстроены таким образом: сценическое действие само собой, но обязательно наличествует бегущая строка с привычным адаптированным текстом. Однако при этом человек в зале, как мне кажется, теряет смысл происходящего. То есть заведомо опера рассчитана на подготовленного слушателя, и тогда только он получает удовольствие от, собственно, музыки.
—«Подготовленного»? Но известно, что за рубежом тем и ценны наши музыканты-исполните-ли — и вокалисты, и инструменталисты, что в своем деле подготовлены наилучшим образом. И не всегда потому, что наши более способны, а они — менее. Просто потому что они так понимают, собственно, жизнь, они знают: подобные достижения в любом жанре музыкального искусства требуют невероятного труда и отказа от многих обычных жизненных удовольствий. Зачем же они станут отказывать себе в этом, если при всей любви к музыке можно купить пусть и дорогой билет на концерт зарубежного — российского, украинского — исполнителя, и в полной мере насладиться прекрасным, а не самому класть собственную жизнь на его алтарь.
—Согласен, но не со всем. Это зависит от страны. В Европе действительно дело обстоит именно так. Но в странах Юго-Восточной Азии: в Японии, Китае, Южной Корее — не так. Там знают цену музыке и учат своих изо всех сил.
—Действительно, наш международный музыкальный конкурс Владимира Крайнева все чаще это подтверждает.
—Ну вот! А хотите знать одно из моих творческих желаний?
—Еще бы! Конечно!
—Хотелось бы «Дона Карлоса» Вагнера поставить.
—Ну так кому же, как не вам, и карты, то бишь, ноты в руки?!
—Я понимаю вашу иронию, но даже при большом желании это сложно…
—Почему?
—Говорят, что до войны в Харькове шел Вагнер. А когда узнали, что Гитлер очень любил этого композитора, сняли из репертуара и после войны больше не ставили. Так что нам придется начинать с нуля.
—Алексей Владимирович, значит, ответ на извечный русский вопрос «Что делать?» в такой ситуации вам известен?
—Конечно! Один из моих девизов — «Хай живе опера!» И все просто: я должен сделать все, чтобы так и было.