Воплощать поэтические образы на сцене — удел избранных. В 60—70-е, когда общество сотрясал поэтический бум, из гениальных поэтических спектаклей Юрия Любимова родилась репутация московского Театра на Таганке. В Украине с конца 1980‑х программно в плане театральной методики и мастерства работает с поэтическими текстами львовский — ныне академический — театр им. Леся Курбаса. Театр Степана и Светланы Пасечников Post scriptum родственен львовским «курбасовцам», у которых, к слову, в начале эры независимости Украины был свой спектакль по «Снегу во Флоренции» («Сад нетающих скульптур»).
В репертуаре театра Post scriptum и перманентно существующей при нем актерской студии поэтическим текстам особый почет. Уже состоялись работы по стихам Е. Телиги, по драматическим поэмам Леси Украинки, по шевченковской гражданской и философской лирике. До недавнего времени в театре шел спектакль Светланы Пасечник «Цыганская муза» по произведениям Лины Костенко. Именно на смену им в репертуар пришел спектакль «Снег во Флоренции». Можно понять, какой урок личного мужества Художника сейчас изучают «постскриптумовцы», если сопоставить наличие в их сентябрьской афише премьеры студии «Оргия» по Лесе Украинке и премьеры театра «Снег во Флоренции». Эти написанные двумя гениальными украинскими поэтессами разных эпох произведения объединяет тема Художника и Власти, которую Степан Пасечник интонационно выделил в «Снеге во Флоренции» так: «Замовнику зручніше ремісник».
Есть в полифоническом тексте Лины Костенко и другие темы, которые так созвучны Украине сегодня: родина и репатриация, зависимость от памяти о местах, где родился, но и стремление уехать за границу, пир роскоши избранных во время чумы бедности большинства. Да и сам поэтический парадокс снега во Флоренции можно понять как отсылку украинской поэтессы к своей родине. В поэме упоминаются несколько апокрифов о деятелях высокого Возрождения. В частности, это история о том, как в небывалую для Флоренции снежную зиму бездарный наследник мецената и тонкого ценителя искусств Лоренцо Великолепного заказал самому Буонаротти изваять колосса из снега. Образ гениальной статуи, которой, увы, предрешено было погибнуть от первых лучей солнца, сродни другому, более известному: метания бисера перед свиньями. Так что «снег во Флоренции» — это символ того еще ледникового периода после золотого века культуры Ренессанса.
Зримый образ спектакля все время творится, достраивается, преображается на наших глазах. Вначале взгляд прямо-таки колет лапидарный деревянный частокол, сооруженный на авансцене. Перед ним двое монахов монастыря (где свой век бесславно доживает великий некогда скульптор Джованфранческо Рустичи) по-своему коротают жизнь — играют в шахматы. Третий же ежевечерне стремится ускользнуть за пределы монастыря через щель в стене. Несмотря на то что события, происходящие в Туре, относятся к XVI веку, здесь, кажется, царит сплошное средневековье. Захолустье нравов. Невозможность самореализации человека мыслящего и творческого. Подсознательно все время хочется перемахнуть через этот забор, увидеть горизонт или хотя бы облака за ним. В последующих сценах, где Рустичи вспоминает свою молодость во Флоренции, пространство перестраивается. В центре этого Ренессансного мироздания — белоснежная флорентийская лилия, символ блистательной республики. Тут-то в сценографии уже угадывается и закатное небо над рекой Арно, подернутой дымкой воспоминаний, и роскошь мрамора, перламутра, парчи и шелков дворцов… Самое ценное, что все это именно угадывается, а не детально воссоздается. Театр только грамотно наводит зрителей на нужные ассоциации. Буквализм же декораций, а также исторически достоверных костюмов для театра Поэзии — не самоцель. Честно говоря, костюм, в котором возникает герой Степана Пасечника, мог бы принадлежать как австро-венгерскому дворянину, так и ирландскому рыбаку. Образ старости рождается из невообразимой вязи шарфа-капюшона, напоминающего подкольчужник, который не сразу дает рассмотреть лицо, жилетки-камзола на покатой спине и из шаркающей мягкой обувью походки. Все элементы костюма старца давно потеряли свой первозданный вид. Они отжили свой век, как и он сам. Но есть в этом облике одна деталь, от которой магическим образом глаз не оторвать — это белые рукава рубахи, которые делают героя похожим на нахохлившуюся печальную птицу. Каждый, даже едва уловимый, жест С. Пасечника этот штрих костюма знаково укрупняет.
Абсолютное большинство действия спектакля происходит в диалоге молодого Флорентийца (актер Ярослав Соломко) и Старика (Степан Пасечник). Где-то к середине «Снега во Флоренции» я спохватилась и поразилась — это ж сколько отборно поэтического, сложно метафорического текста выучили эти двое самоотверженных! Несмотря на такое внешнее толкование сути героев в списке действующих лиц поэмы, писала Лина Костенко конечно же о диалоге метафизическом: проживший жизнь Джованфранческо Рустичи в воображении возвращается в свою молодость. В монастыре, горной грядой отделенном от отчизны, происходит очная ставка молодого и старого Джованфранческо, и разговор у них состоится не шуточный — о предназначении и выборе в судьбе, а также о цене ошибок. Исключительно завораживает сцена, в которой молодой Рустичи провоцирует память старого, сняв со свого плеча лиловый плащ и возвращая его ему. Отыгрыш С. Пасечника — пантомима-священнодействие, ритуал, в котором вся слилось, и вся боль воспоминаний Рустичи о молодости, счастье, родине, свободе творчества. Таким же значимым является эпизод, где Старик омывает ноги Юноши. Эта христианская реминисценция, быть может, выдает его сопричастность жертвоприношенню Гения в угоду Достатку. Увы, покинув Флоренцию, которая с новым правителем показалась Рустичи темницей, при французском дворе он обрел лишь гарь костров войны с гугенотами и десять лет безбедной жизни, за которые не создал ни одного шедевра.
В «Снеге во Флоренции» полноценно сложилось драгоценное партнерство режиссера спектакля, известного глубиной своих актерских работ С. Пасечника, и пока еще только начинающего свою театральную жизнь ученика Я. Соломко! Чувствуется главное право молодого актера стоять на сцене рядом с таким значимым партнером — личная жизненная позиция, с которой можно обратиться в том числе и к зрителям.
Одной из тем спектакля также является принципиальное противостояние Художника и толпы. Она последовательно прослеживается в образах трех монахов. Их играют молодые актеры Ярослав Подшивалов, Александр Волков и Ярослав Дронов. К слову, в спектакле задействовано много выпускников кафедры театра анимации университета искусств, чем и объясняется использование выразительных средств этого вида театра. Это и первое появление Мариэллы, утраченной возлюбленной Рустичи (тень), и фарсовые носы и щеки монахов (полумаски), и собственно куклы — бестелесные фантомы в сцене маскарада, а также игривый чертик в сцене за стеной монастыря. Отдельного слова заслуживает маска черта, роль которого в пластическом плане исполняет Анастасия Гайовник-Соломко. И маска эта чем-то напомнила традиционные маски украинских колядовщиков.
Тоже своего рода куклой, лучшим изванием прославленного мастера предстала и другая героиня Анастасии — Мариэлла. Она — само совершенство и сама Флоренция, чей силуэт с букетом белых лилий прочитывается под покровом легкой белоснежной ткани… Фаты? Савана? Уже не живая женщина, а символ драгоценной утраты, магнит, который все-таки возвращает Рустичи во Флоренцию. Ступая по «дороге цветов», Мариэлла сама похожа на лунный луч. Совершенная мраморная мадонна под дождем искрящихся снежинок, которая остается в монастырском саду после ночного диспута Джованфранческо Рустичи с самим собой, пугает своей нездешней красотой суеверных монахов.
На мой субьективный взгляд, Степан Пасечник не в первый раз с успехом прочитывает материал интеллектуальный и возвышенно-романтический. Шедевром 1990‑х видится из сегодня его Олле Лукойе в философской сказке для взрослых «Сны Кристиана». Удачным в изобразительно-настроенческом плане был и поставленный им на сцене того же академического театра им. Т. Шевченко по мотивам истории о Белоснежке спектакль для детей «Театр — волшебная сказка». Сказочная ли, легендарно ли историческая «Западная Европа» режиссера и актера Степана Пасечника, как тогда, так и в состоявшейся недавно премьере, не является предметом музейного совершенства, а пульсирует горячей кровью, подкреплена огромным личностным опытом прочувствованного, пережитого, переоцененного художником. У режиссера ведь своя «Флоренция»… Всю жизнь создавать художественный украинский театр в Харькове — все равно что идти к цели сквозь сильный снегопад. Смотреть спектакль «Снег во Флоренции», вдыхать его поэзию, как озон, в условиях тотального прагматизма окружающего мира не только огромное зрительское счастье, но и — если угодно — психотерапия!