Впрочем, о Николае когда ни расскажешь, все к месту будет — настоящая звезда сериалов, в том числе так полюбившегося народу по обе стороны российско-украинской границы сериала «Сваты». Но вот о них-то как раз сегодня предлагаю и умолчать, а вспомнить о том, как Николай Добрынин, будучи премьером Театра Романа Виктюка, начинал осваивать этот жанр.
Правда, это легко сказать — «рассказать», извините за тавтологию. На самом деле о Николае Добрынине рассказать совсем непросто. Долгое время «Добрынину везло с отрицательными ролями. Почему режиссеры видят его только в таких образах? Ведь в жизни он добрейшей души человек…» — говорят о нем близкие люди. «Ну, Коля, ты такой гордый ходишь. К тебе не подступишься, тебя не расколешь, ты даже не улыбаешься…» — говорят о нем некоторые коллеги по съемочной площадке. «Неистовый в жизни мужчина, со сцены умеющий растрогать любого, — в один момент, но в следующий уже может быть ураганом на сцене, а в жизни оказаться растерянным и безответным…» — сказал о нем коллега по Театру Романа Виктюка Дмитрий Бозин в пору работы там Николая. «К нему на козе не подъедешь. Надо еще «в настроение попасть», иначе так отбреет, никакого интервью не захочешь», — говорят об актере некоторые журналисты. Мне же повезло в том смысле, что я оказалась в ситуации, напоминающей перекресток, и теперь могу подтвердить эти такие разные четыре мнения и еще, наверное, много раз по четыре — мнений других…
—Николай, первая ваша кинороль в фильме «Шпана замоскворецкая» — пальцы веером и все такое — у вас очень убедительной получилась. В первом вашем сериале «Ростов-папа» то, как вы хватились украденного своими же «соратниками» чемодана, — тоже. На мой взгляд, это самая трогательная и одновременно смешная сцена во всем сериале, — как знать: может быть, именно в ней ярчайшей краской проявился ваш комедийный талант. Ну а на сцене от вас и вовсе, извините, глаз нельзя было оторвать… Это вас так над ролями научили работать? С режиссерами везет? Собственный жизненный опыт или умение наблюдать помогают?
—Просто я рос в очень хорошем городе — Таганроге. Общался с уркаганами до уже зрелых своих шестнадцати лет. Драться я любил. Мы сходились район на район. И мой старший брат такой же лихой был. В общем, школу жизни мы еще ту прошли.
—И все-таки работе на сцене, именно такой, какой она у вас получалась, думаю, не эта школа помогла… Вы всегда выкладываетесь на всю катушку?
—Всегда. Не могу по-другому. Я все кишки из себя достаю.
—А говорят однажды на Дальнем Востоке…
—Сердце остановилось.
—Да, и еще говорят, что один экстрасенс тогда сказал вам: «Так играть нельзя…» — то есть выходить за грань профессии. Можно так вжиться в роль, уйдя «туда», что и не выйдешь…
—Да, был я на том свете и вот пришел. Умер и восстановили… Сколько минут, не помню. Но знаю, люди по полгода реанимируются, год. А я уже в пять вечера — это произошло в полдень — в «Служанках» играл, но в таком, зомбированном состоянии…
—Знаю, в таких случаях необходима, как говорится, хрестоматийная отстраненность от образа…
—И я знаю, но никак этому не научусь. Не умею. Не могу сдержаться. Хоть и понимаю: надо. Ну нельзя, нельзя перегибать палку, потому что есть такие вещи, которые… я их сам определить не могу, но когда в астрал уже входишь…
—А вы верите во все эти вещи?
—Ну как сказать? Мне так интересен этот мир, что такие вопросы, потусторонние, меня не интересуют. В жизни я — трезвый человек, но понимаю: иногда с нами что-то происходит, ну совершенно от нас не зависящее, — это, наверное, и есть судьба. И — возвращаясь к началу нашего разговора — к роли я никогда не готовлюсь. То ли Виктюк мне правильно роли подбирал, когда у него в театре работал, то ли он правильно со мной репетировал, но мне ничего тогда придумывать не надо было. А еще, думаю, просто судьба у меня складывается так, что я играю то, что хочу.
—А с другими режиссерами у вас такое же взаимопонимание?
—Дело не в этом. Вот я, например, 12 лет играл в «Служанках» и за это время сыграл и Отеллов, и Пугачевых, и многих других вместе взятых — я такой актер, которому своих эмоций хватает на многих, многих, многих. Мне не надо играть какое-то имя — Гамлет там или Иванов — мне самому прежде всего интересно разговаривать от своего имени, и мне кажется, что так и нужно делать.
—Понятно. И вы можете в пустом зале сыграть? Поставили задачу и — вперед?!
—У меня нет задачи. Я выхожу на сцену и… Говорю же, я никогда к роли не готовлюсь, мне интересно самим собой быть, мне есть о чем подумать и что сказать. Поэтому ну скажут, сыграй для мамы — я сыграю для мамы, скажут сыграть для трехтысячно-го зала в Тель-Авиве — сыграю для трехтысячного зала. Это же игра — мы же актеры. Примитивно говоря, что такое актер — это игра, игра, игра. А если ты уже будешь выбирать: сегодня я буду для богатых играть — значит так, а завтра для бедных — значит этак, — то это уже другой уровень умения, отношения к своему делу, другой уровень актера…
—Да? А иногда ваш брат говорит, мол, вот вчера у нас там был зал! А сегодня здесь… и кривится.
—Это кто говорит?
—Ну, Николай, я — журналист, а не сплетница!
—А!.. В этом смысле «брат». А я так понял, что действительно мой брат, он ведь у меня солист Большого театра, поэтому я сначала и подумал, что вы с моим братом разговаривали, и он так сказал.
—Нет-нет. Ваш брат-актер очень часто так говорит.
—А у меня братьев нет среди актеров.
—М-да. Здорово: одним ответом предвосхитили сразу несколько незаданных вопросов… А среди режиссеров? Чтобы получать такие роли, как, например, в Театре у Романа Виктюка, — такие, как хочется, по вашим же словам, нужно с режиссером если не братьями быть, то, по меньшей мере, представлять нечто целое: взаимопонимание, взаимодополнение, единение, в общем. Вы с ним сразу друг друга поняли, никаких шероховатостей не было?
—Да были, наверное, как и в любой семье, такое и между нами. Хотя я устал про это говорить, потому что он для меня уже родной человечек. Я знаю его более четверти века, у меня с ним было все: разрывы, скандалы, примирения. И в жизни я с ним не дружу. У него дома были все актеры, я же — ни разу. Меня абсолютно не интересует его жизнь… Часто он кричит актерам: «Браво, сына!», «Гениально, доча!», «Супер!». А потом через секунду он тебя сомнет, растопчет, и ты будешь в полном дерьме… Он не понимает анекдотов, очень редко смеется, но когда хмыкает и тихонько говорит «хорошо…» — это лучшая его похвала и потрясающая фраза! Что она означает, что за ней стоит и чего она стоит — знают только актеры его театра, ну или те, кто, как я, с ним когда-то работал.
—А как Виктюк относился к тому, что вы постоянно в кино «убегали»? Ну еще до того, как ушли из театра. Многие артисты-виктюковцы говорят, что не успевают сниматься, в театре работы невпроворот. А как вы успевали?
—Гастролей много было, да. Но и сейчас так же. Ну не знаю, так складывалось, спасибо Богу, что вместе со своими театральными ролями я сумел совместить еще и работы в шестидесяти — на тот период — картинах.
—Значит, все-таки можно совместить?
—Это другой вопрос. Еще несколько лет назад, поначалу, я думал и говорил примерно так: «Как начинаешь переключать каналы, так везде видишь сериалы, а в них одни и те же лица — это Добрынин, Балуев, Панин, Башаров… А вот Миша Боярский правильно сделал, он до конца остался героем в шляпе!»
Все эти 1000-серийные сериалы, как, например, «Воровка», в которой я, к своему стыду, снимался, — такая пошлятина! Там никто ничего не репетировал, я за одну только ночь выучивал роль всей новой серии. И все равно одно и то же: «Ты меня любишь? — Нет. А ты меня? — Нет». Уже на сотой серии тупеешь. Такое кино — просто зарабатывание денег… Конечно, в этой стране тяжело быть актером, но цену себе знать надо. Поэтому позже я стал говорить немножко по-другому. Сегодняшние сериалы — это и популярность, да, и деньги, да, ведь у всех есть мамы, папы, семьи, чего скрывать. Но сегодня это уже можно назвать бизнесом, причем несколько другим в эстетическом, что ли, плане. Сегодня в сериале можно уже и что-то хорошее сделать, интересное, а не только лицом торговать. Вот у меня после позорных пошли очень хорошие картины, считаю, они запомнятся людям. Первая из таких — «Сибирочка» называется. Еще «Демон полдня» — в Санкт-Петербурге снимали, «Шахматист», потом еще один хороший фильм был, помню, трагический…
—Да, «Шахматист» действительно был отмечен и критикой, и зрителем. Многие его смотрели, знаю, не отрываясь, только из-за вашего участия. В то время ведь, впрочем, как и сейчас, далеко не в любом городе можно было увидеть вас «живьем» в представлениях Театра Романа Виктюка, а о ваших сценических работах ходили легенды.
—Спасибо… Вот… Поэтому сериалами теперь свои фильмы не называю. Да, начинал я, может быть, не с самых хороших, но сейчас качество этих фильмов другое, значительно лучше, просто их называют по-прежнему — сериалы. А на самом деле это те истории, где можно успеть многое — поведать и действительно суметь высказаться.
—И чем-то нехорошим вы это уже не считаете?
—Нет, это все от лукавого идет, когда актеру говорят: «Снимайся только в кино, а в сериалах не снимайся…» Но тогда надо только Шекспира играть, а Чехова не надо, что ли? Ну это уже каждый со своими закидонами.
—Николай, вы популярны, любимы зрителями, востребованы режиссерами. Картины, где вы снялись, даже нет нужды перечислять — их знают все. И хоть, по вашим словам, складывается так, что вы играете то, что хотите, все-таки — нет ли среди ваших работ роли, которую особенно хотелось сыграть, и это случилось?
—Ну вот, пожалуй, лет десять назад ради роли Мастера в спектакле Виктюка по Булгакову я не отправился на съемки в Севастополь, отказался от дорогостоящего гиперпроекта, не уехал в Канаду на три месяца — отказался от всего. Мне надо было сыграть Мастера. Не знаю почему, но надо было…
—И не страшно было?
—Я играл Михаила Афанасьевича в таком моем представлении, которое, по-видимому, близко к тому, как ощущал все сам автор, и это как-то меня оберегало, давало силы, хватит коих, даст Бог, еще надолго, пока мое сердце стучать будет.
—Тогда с днем рождения и Бог в помощь. Пусть слаженно работает ваша сердечно-сосудистая система. Только не забывайте, что в народе говорят, что сердце нужно лечить сердцем.
—Спасибо. Знаю. К счастью, такие сердца у меня есть.