Ироничный взгляд со сцены Анджея Щитко

Накануне премьеры польский режиссер охотно согласился пообщаться с нашими корреспондентами и ответить на все их вопросы.

—Я родился в небольшом, но очень красивом и популярном среди туристов городке Августов на северо-востоке Польши. Город небольшой, всего 40 тыс. жителей. Там есть знаменитый Августовский канал (Августов называют польской Венецией. — Прим. авт.), Августовская пуща. В школе я занимался в драматическом кружке. И если надо было выступить на сцене на каком-нибудь школьном мероприятии, учитель сразу обращался ко мне: «Анджей!» Но серьезно я не думал о том, чтобы стать актером. Хотя родителям нравилось, что их сын увлечен творчеством, и они гордились моими успехами.

—Мой отец был пожарным инспектором, мама по профессии швея, но она не работала и занималась воспитанием детей. Нас было трое — я, моя сестра и брат. У нас у всех разница в возрасте — три года. Сестра стала химиком, я — артистом, а младший брат — прокурором.

—После окончания средней школы я хотел стать юристом… Но сестра, никому ничего не говоря, написала письмо в академию кино, телевидения и театра им. Шиллера в Лодзи. Они прислали ответ: мол, если вы заинтересованы в поступлении — приезжайте сдавать экзамены. Причем там конкурс был до 30–40 человек на место, а брали всего 12–15! Я подумал: «Почему нет?» Поехал поступать, причем был абсолютно спокоен: пройду — не пройду. Приехал — мне все нравится: красивое здание, на экзамене — сплошь знаменитости: актеры, режиссеры… Вернулся домой, стал ждать ответ. Приходит письмо — меня зачислили с шестого места! Причем многие поступали в эту школу по несколько раз. Так я уехал в Лодзь на учебу. На третьем курсе к нам на спектакли уже приезжали представители разных театров. Однажды директор Театра имени Норвида в Елене-Гуре подошла к нам и говорит: «Ребята, я уже договорилась с вашим ректором, я могу вас взять в театр уже после третьего курса. У меня будут работать Адам Ханушкевич — знаменитый артист и директор Народного театра в Варшаве, Хенрик Томашевский — директор Театра пантомимы во Вроцлаве, режиссер Кристиан Люпа, Николай Грабовский». То есть все знаменитости! Мы: «ДА?!!» То есть мы — молодые парни — будем работать с такими мастерами?! Конечно, сразу же согласились.

—Я играл и у Гжегожа Мрувчиньского и у Хенрика Томашевского, и у Кристиана Люпы. Нас заметили, стали поступать предложения от других театров. Конечно, по молодости, немного закружилась голова, мол, мы такие молодые и крутые артисты. Я получил приглашение от известного режиссера профессора театрального института в Кракове Ежи Зегальски в Драматический театр им. О. Венгерка в Белостоке. Я тогда подумал — откуда он обо мне знает? Оказалось, обо мне ему рассказал Николай Грабовский, который у него учился. Николай тогда мне сказал — если ты получил от него приглашение, то можешь быть спокойным. Ежи был очень умным, интеллигентным человеком. Профессор! Такой важный (мы его между собой называли Медведь). Он мне сказал примерно так: в этом сезоне вы сыграете такие-то роли, в следующем — такие-то… То есть он сразу наперед все продумал!

—Главную роль в спектакле «Прощай, Юдо…». Причем в первом сезоне я сыграл гораздо больше, чем в тех трех спектаклях, которые мне обещали.

—Появилась возможность, и я, прослужив в театре полтора года, уехал на год в Чикаго. Это был 1980 год. Там я ходил в актерскую студию. Думал изначально, что там все по-другому. Оказалось, ничего такого особенного… Через год вернулся в Польшу, служил в театре в Щецине. В Польше была тогда сложная ситуация. А через два года пришло письмо из Познани с приглашением от Гжегожа Мрувчиньского. Мы с ним до этого работали в театре в Зеленой Гуре. Я принял это предложение, и мы с женой уехали в Познань. Кроме работы в театре меня приглашали сниматься в кино, в сериалах, в рекламе. Там работаю до сих пор.

—В 1991‑м мы уехали с женой и дочкой в Нью-Йорк. Жена там работала волонтером в госпиталях. Дочка пошла в школу. Я был занят в разных проектах, прежде чем появилась идея организовать польский театр в Нью-Йорке. Мы собрались с друзьями, и решили поставить спектакль в польско-славянском Центре на Гринпойнте (район Бруклина — получил прозвище «Маленькая Польша». — Прим. авт.). Там ежегодно проходят фестивали польской культуры, где выступают знаменитые польские актеры, музыканты, художники. Там я, кстати, познакомился с Янушем Гловацким. Ему понравился наш спектакль «Игра» Славомира Мрожека. Мы там зарабатывали неплохо. Потом жена вернулась в Польшу, к врачебной практике, а я остался еще на год, чтобы заниматься театром.

—Да, я чувствую себя счастливым человеком! Я многое сделал, что хотел. У меня есть семья, в этом году я стал дедушкой. Младшему сыну Яцеку уже 18 лет. Очень умный парень! Он делает успехи в журналистике.

—Начинал с небольших проектов. После первого приезда из США я поставил поэтическую мелодраму на основе поэмы «Моральный трактат» Чеслава Милоша. Это был моноспектакль, который длился 40 минут… Сложный, философский — я люблю такие. Сыграл — зрителю понравилось. Но первый серьезный спектакль я поставил после второго возвращения из Америки на сцене театра в Познани. Это была «Игра», которую мы играли в Нью-Йорке, но в качестве режиссера уже выступал я. Играли с успехом.

—Если спектакль качественный и актеры играют хорошо, то жанр не имеет значения. Главное — как себя чувствуют актеры на сцене, какие режиссерские подходы использованы. Хороший спектакль видно сразу. Можно испортить даже самую лучшую пьесу самого популярного автора.

—Я мог бы сказать: приходите, посмотрите и сделайте свой вывод. Об этой пьесе написано много. Известный американский драматург Миллер, а они были дружны с Гловацким, был высокого мнения о пьесе — он назвал ее одной из лучших в мире. В Польше также прекрасные отзывы о ней — и журналистов, и критиков. Пьеса очень интересная и глубокая, она имеет самое прямое отношение к современной ситуации в Украине. Она об отношении людей к Америке, Евросоюзу. Януш Гловацкий шутник и циник, его пьесы на серьезном уровне разбирать невозможно. Ирония, на мой взгляд, — это вотчина людей очень интеллигентных и умных. Именно такой стиль мне очень нравится: то, как циники смотрят на мир и на людей.

—30 лет назад! Я приехал на неделю в Харьков в составе так называемого «Поезда мира», чтобы представлять польскую культуру. Из Познани прибыла большая делегация: театральные актеры, танцоры, музыканты симфонического оркестра. Играли в вашем театре — Маша Голубничая еще помнит, какие спектакли мы показывали. Познакомились тогда и с Романенко, и с Бережко, и с Маляром. Сергей Бережко ко мне приезжал в гости раз пять или шесть — и по работе, и как турист. Года два тому назад он приехал ко мне со своей семьей. Сергей знал, что я в Польше поставил ряд спектаклей, видел меня в театре и кино…Приезжал со своим детским театром, когда я был заместителем директора театра в Познани. И вот сидим мы однажды с Сергеем, и он мне говорит: «Как было бы здорово, если бы ты приехал к нам и поставил спектакль!» А это ведь не так просто сделать… Вернувшись в Харьков, Сергей обратился к консулу Польши — а он большой поклонник вашего театра, бывает на всех премьерах. Консул спросил: «А какой спектакль вы бы хотели поставить?» Сергей позвонил мне с этим вопросом. Я долго думал о том, какова на тот момент была ситуация в Украине… Звоню Сергею: Давай делать «Прощай, Юдо…» Тогда еще не было перевода пьесы на украинский язык, его согласился сделать Василий Саган. В итоге консульство взяло на себя всю финансовую часть вопроса, и меня пригласили в Харьков. На тот момент я никого тут не знал из актеров. Кто же будет играть? Постепенно познакомился с коллективом, просматривал даже студентов из института. И на меня актеры тоже поначалу смотрели с недоверием — что за человек, каким он будет режиссером, стоит ли принимать участие в этом проекте, что за пьеса такая? В итоге подобрал состав — вы сами знаете кого. Так и началась работа.

—Хорошо. На притирку ушло недели две — пока актеры привыкли к моему режиссерскому подходу. Миша Терещенко сначала удивлялся: «Как же это — не играть, а жить?» Есть такая концепция актерской работы «non-acting» — то есть играть нужно так, чтобы не видно было, что играешь. Как режиссер, я люблю мирную работу, никогда не кричу на актеров. Если режиссер не умеет спокойно договориться с артистами, то криком он тем более ничего не добьется. Режиссер — не Царь и Бог в театре. Умный режиссер всегда готов прислушаться к мнению актера, особенно если тот сам умен и талантлив — а я думаю, что подобрал именно таких. В ходе работы они что-то берут от меня, а я — от них. Если актеры входят в работу полностью, честно и даже дома думают о своей роли — то это просто класс! Именно так и надо работать.

—Да, был такой договор.

—Живу в центре, на Пушкинской. Хороший город. Чувствую себя в нем комфортно. Несмотря на то что я знаю, как непросто живут люди — вижу в городе много дорогих машин, девушки шикарные, очень красивые. Мужчин меньше таких.

—Организация работы у нас поставлена по-другому. В таком театре, как ваш, работало бы меньше людей. В труппе — не больше 20–25 человек: только те, кто активно занят. Зарплата начисляется по-другому. Помимо оклада (за работу на репетициях и так далее), артист получает гонорар за каждый спектакль. В среднем — 50 долл. Кто играет больше — тот и получает больше. Если актер — звезда, и играет в хорошем театре Варшавы, Кракова, Познани, например, — может заработать и 150 за спектакль. Неважно, государственный театр или частный. В наших театрах, как и у вас, контракты с актером заключаются каждый год.

—Он должен быть умным, талантливым — конечно, это дается от Бога или, если угодно, от природы. Обладать вкусом. Быть привлекательным. Очень важны человеческие качества: отношение к людям, лентяй ты или нет, способен ли понять и спокойно, без крика откликнуться на просьбу, заслужить доверие. Актер должен уметь четко и ясно донести до зрителя свои идеи. При этом совсем необязательно каждый актер должен быть интеллектуалом. Для актера главное — его интуиция, способность на интуитивном уровне воспринимать замысел режиссера, чувствовать и понимать с полуслова. Это и есть талант. Ведь не всегда же мы можем дать ответы на все «почему?». Зачастую мы просто чувствуем, и это очень хорошо. Мы не во всем понимаем природу, но любим ее. Любим, как птицы поют, как солнце всходит и заходит. Так и в отношениях между людьми. Мы можем полюбить с первого взгляда, а когда нас спросят: почему и за что — объяснить не можем. Эти вещи происходят на уровне интуиции — и хорошо, если у актера она есть, интуиция. Актеры умнее других людей — они много читают, пропускают через себя много ролей. Глупым актер быть просто не может — я таких вообще не знаю.