Юбилей Миледи

«Маргарита — прекрасный партнер. Прекрасный потому, что неудобный. Удобно в парикмахерской», — как-то сказал Товстоногов. «Мы порой слишком бережем себя. Мол, роль не первая и не последняя и, кто знает, хватит ли сил на ту, главную, которая всегда впереди, после чрезмерных душевных затрат. А она не боится. И, оказывается, много отдавая, еще больше находит. Она всегда апеллирует к себе, самый строгий ее критик — она сама», — Армен Джигарханян.

Немудрено. Ей действительно повезло с педагогом и режиссером. Юрий Александрович Завадский поверил в Терехову и неожиданно для всех вскоре после окончания студии ввел ее на главную роль в спектакле Бернарда Шоу «Цезарь и Клеопатра». Тогда и заговорили о рождении нового, сложного таланта. Затем пришла удача и в кино, ею стал фильм «Здравствуй, это я», о котором очень много писали в свое время.

—Наверное, на своих родителей. В актерской профессии, как и во многих других, существуют династии. Талантливые дети продолжают дело родителей, что, по‑моему, чудесно. Мои родители — Галина Станиславовна Томашевич и Борис Иванович Терехов — были актерами, и я действительно росла в театре.

—Думаю, каждому человеку поддерживать форму помогает что-то свое. В каком-то смысле мне было ужасно тяжело. Дети были маленькие, и приходилось совмещать работу в театре, кино, на телевидении. Наверное, мне помогла ранняя закалка. В детстве я занималась спортом, была капитаном юношеской сборной Узбекистана по баскетболу. Благодаря маме я росла удивительно свободной. Однако из-за этого ей (красавице-польке, изумительной актрисе) пришлось оставить сцену. Мы переехали с Урала, потому что я там болела, и мне срочно нужно было поменять климат. А после школы из Узбекистана я попала в Москву. Во ВГИК по конкурсу не прошла и поступила в актерскую студию. Так что выбор мой, конечно, был не случаен.

—Со студии при Театре им. Моссовета. Со встречи с Юрием Александровичем Завадским: я очень горжусь тем, что училась у мастеров. Представьте, рядом сияла Любовь Орлова, священнодействовали Серафима Бирман, Вера Марецкая, Ростислав Плятт. К Фаине Георгиевне Раневской запросто можно было подойти с вопросом: «А Вы забываетесь на сцене?», на что она неизменно отвечала: «Нет, конечно. Иначе я свалюсь в оркестровую яму или сорву парик с головы». Обучение среди таких актеров давало нам, студийцам, право на выбор, на поступки, на самое дерзкое — «Я хочу сыграть!».

—Наш театр собирался на гастроли в Харьков с моим первым спектаклем «Цезарь и Клеопатра». То есть Завадский готовил меня к тому, что я буду в нем играть, но в Москве этого пока не было. И вот заболела Нина Дробышева, я вместо нее поехала и играла. Это было на сцене украинской драмы. Не забуду, как нас за кулисами все время окружали какие-то мальчики-студенты… А тут вдруг открылся ящик, в который вкладывают костюмы, и оттуда выскочил огромный черный дог! Они думали, что я испугаюсь!..

А Харьков я считаю совершенно особенным городом в смысле театральной культуры, здесь со мной всегда происходят какие-то чудеса… И как режиссер я тоже дебютировала здесь, свой первый спектакль по Гарсиа Лорке я показала именно в Харькове. Он назывался «Когда пройдет пять лет»… В общем, Харьков так и остается для меня не чужим городом, городом, где со мной всегда происходит что-то необыкновенное. Я это помню еще со студенческих времен. Кстати, в Вашем городе студенчество, по‑моему, ходит на спектакли до сих пор. Это прекрасно!

—Ага! «Женщина в песках»! Хорошо, что вспомнили. Сейчас выскажусь! После этого спектакля в Харькове я была словно на деревянных ногах: что со мной сотворили Шведова с Овсюком — это был беспредел! Они меня таскали по всем дырам, которые только можно придумать, и я так застудила ноги!.. Ой, это было ужасно! Я после работы с этими людьми еле выжила. Мой партнер по спектаклю — это был ее парень, они такой парочкой и употребляли меня вдвоем. Но Овсюк — у него есть чутье к пластике, это правда… Мы потом многое переделали вдвоем, уже совсем другой спектакль получился, столько было вложено. Однако они меня просто уничтожили физически… А теперь те, кто делал антрепризу «Женщина в песках», уехали в Канаду на деньги, которые они заработали на мне. Так что с антрепризами я прекратила.

—Вы говорите, наверное, о «Царской охоте» в постановке Романа Виктюка.

—Я не знаю, как это происходит сейчас, но когда-то его пригласил Завадский, и тот был счастлив. Если бы не Юрий Александрович, Виктюк был бы никем и ничем. Потому что не звали бы его. Ставил он только поодали, но ставил замечательно. А Завадский его поддержал, пригласил, и вот эта якобы случайность сыграла свою роль. Это был спектакль «Царская охота». Начинала репетировать другая девочка, но у нее ничего не получалось. Это был, конечно, спектакль невероятного успеха. Правда, Завадский наш только и смог, что запись прослушать на магнитофоне, но посмотреть не успел…

Впрочем, Виктюк уже тогда был известным режиссером, но не в Москве. Он ставил спектакли в Вильнюсе и потом где только ни ставил, но появление его у нас с «Царской охотой»!.. Конечно, мы потом эту пьесу в нашем театре довольно долго играли. И когда Маркова не стало, за Голобородько, помню, дрались еще — это был феноменальный спектакль!.. Спектакли, они ведь все уходят, и их нельзя снять на пленку, понимаете, это не передает духа спектаклей настоящих. Кино — совершенно другое дело.

—Я не знаю, надо ли снимать спектакли на видео. Есть случаи, конечно, особенные. Например, когда Раневская сыграла в спектакле «Дальше — тишина», и ее работа осталась в записи — это, конечно, здорово, но запись не передает атмосферы того времени, когда совершается действо на сцене… Нет, надо. Конечно, надо снимать, но надо иметь чутье, чтоб передать дух спектакля.

—Видела я «Эдит Пиаф», мне очень понравилось, сидела и плакала, а все остальное… Я, понимаете, не смотрю, когда мне что-то не подходит. И потом, зачем мне определять, я все же не критик. У нас с Виктюком было время прекрасное, с «Царской охотой» связанное, с телефильмами «Манон Леско» и «Игроки» по Гоголю. У нас все состоялось… А «Примадонна», к примеру?.. Я же говорю, что не смотрю, какое мне до этого дело.

—Ну, легенд много всяких, но должна заметить, что с фильмом приключилась какая-то удивительная история. И, слава Богу, что Юнгвальд-Хилькевич сам оказался настоящим мушкетером: написал действительно опереточный сценарий. Так потом на него в суд за это подали! Ну не буду называть тех, кто писал… представляете, судились с ним некоторые! А потом, когда у нас был уже коллектив, мы вернули из Дюма все диалоги.

—Вы знаете, вот в «Благочестивой Марте» я спела, причем настоящий испанский сонет «Ко мне пришла любовь, и грянул гром», а меня озвучили не просто не моим, а каким-то дурным голосом. И вообще, я просто не могу ничего сказать на этот счет — иной раз такие причины выплывают, по поводу которых нечего говорить, просто нет слов. Только на съемочной площадке иногда можно было свое собственное, придуманное оставить, как, кстати, в «Собаке на сене». И Ян Борисович Фрид, царствие ему небесное, надо отдать должное, мирился с этим, и мы с Мишей Боярским потом даже сами мизансцены выстраивали. Режиссер, спасибо ему, не сердился. Мы с Мишей в этом смысле после так объединились, что не без нашего участия, считаю, и получился фильм. Да, я все время вмешивалась в процесс, и впоследствии это стало началом уже моей киношколы.

—Не знаю, тяжелая ли, но крепкая. Я никогда не была белоручкой, умею и головой работать, и руками. Кроме того, спортом занималась, так что, сами понимаете, руки у меня просто не могут быть не сильными. А дублей было много, наверное, по разным причинам, я уже сейчас не помню. Но так всегда в кино, у любого режиссера, у любых артистов. И думаю, что, когда Боярский описывал этот эпизод и говорил, что я сильнейшая женщина, он в этот момент говорил обо мне как об актрисе…

—Сохранять самобытность таланта, если он, конечно, у тебя есть. Думаю, что делать акцент на какой-то определенной теме — вредно для актера. Я ведь актриса без амплуа, но считаю, что это мое преимущество. Вот, скажем, бывает так, что для актера пишется роль, ставится фильм, а удачи нет. Потому что берется в расчет то, что актер уже сделал, известное и испытанное. А нужно стремиться к разнообразию.

—Как актриса я успела сделать очень много, но своим принципам и убеждениям никогда не изменяла. Тому, кто считает, что у меня были провалы и падения, придется это еще доказать. А с моими ролями взаимоотношения у меня очень простые: я их люблю — нескладных, сумасшедших или слишком сдержанных моих героинь. Меня часто спрашивают зрители, себя ли я играю. Я играю «из себя», у меня нет другого материала.

«Терехова, по‑моему, одна из немногих артисток, в которых одновременно несколько женских начал. Это редкий и замечательно ценный дар. Но особенно она интересна, когда начала эти сталкиваются», — Роман Виктюк.

Да, она едина в своих многих лицах. Ее экранные работы — таинственная Фрези Грант из «Бегущей по волнам», капризная Диана из «Собаки на сене», коварная Миледи из «Мушкетеров» — сформировали у зрителей имидж чертовски умной и утонченной женщины. Ее достаточно близкие, почти интимные связи с семейством Тарковских и роль Матери в автобиографическом фильме режиссера «Зеркало» окружили ее имя ореолом легенды. Ее шумные скандалы на съемочных площадках, в театре и на гастролях заставили говорить о ней как о своенравной, почти стервозной особе. Ее многочисленные влюбленности и романы с мужчинами моложе себя создали ей славу обольстительной, чувственной колдуньи, обладающей секретом любовной ворожбы… Неудивительно, ведь она — Маргарита, значит, немножко ведьма…