“Калигула”: Антихрист, психбольница, Modern Talking в спектакле Харьковского театра им.Т.Г. Шевченко – газета «Харьковские известия»

Кажется, будто режиссер и его соавтор, художница Тамара Левшина, «что-то знали» еще на этапе разработки визуальной концепции спектакля — настолько актуальным, почти прямолинейным воспринимается сегодня оформление в стиле психиатрической больницы: мягкие матрацы вместо стен, больничные халаты вместо античных тог, операционная лампа как основной источник света. Впрочем, про «что-то знали» — это тоже шутка, потому что поводов ощущать сегодняшнюю украинскую действительность (а постановка именно о ней) как нечто весьма болезненное, предостаточно и безо всякой пандемии. Но обо всем по порядку.

А. Камю — французский писатель, публицист и последователь экзистенциализма. Данное философское течение сформировалось в 30-е годы ХХ века, когда об ужасы этого самого ХХ века начали вдребезги разбиваться возникшие ранее идеи гуманизма и прогресса. Стало очевидно, «что общество, на каком бы высоком уровне технического и этического развития оно ни находилось, не может защитить человека от дыхания хаоса, непредвиденных обстоятельств, абсурдных злодеяний, бессмысленных войн и парадоксальных помыслов». На этом фоне каждый из нас испытывает целую амплитуду чувств от смутной тревоги до леденящего страха — и именно эти эмоции препарируют в своих произведениях экзистенциалисты. А главный вопрос, которым они задаются, — есть ли, собственно, объяснение происходящему, есть ли тут хоть какой-то замысел и смысл, или же всё попросту абсурдно?

Калигула — один из самых известных тиранов в истории человечества, древнеримский император, о жестокости, сладострастии и безумии которого сложены легенды. И, на мой взгляд, именно эта «легендарность» Калигулы (в смысле его отдаленности от нас в пространстве-времени) позволила А. Камю так бесстрашно залезть в голову злодею и так органично наложить его историю на свои философские поиски. В свою очередь, режиссер А. Ковшун не менее органично наложил пьесу французского драматурга на собственные рефлексии по поводу происходящего в Украине. И действительно, то, каким образом в нашей стране люди сегодня обретают и распоряжаются властью, то, что власть делает с ними, а потом, как следствие, они с нами — вызывает поистине экзистенциальную растерянность. По сути, режиссер смотрит на мир через призму, которую предлагает драматург, а потому спектакль гораздо более соответствует своему литературному первоисточнику, чем может показаться на первый взгляд.

По пьесе, точкой невозврата для Калигулы стала смерть любимой сестры Друзиллы. Тогда герой задумывается, стоит ли вообще придавать значение любви, если, в конце концов, смерть побеждает все? Имея абсолютную власть, император учреждает жизнь по законам несправедливости, зла и отказывается от таких фундаментальных понятий, как любовь, дружба, честь. «То есть фактически становится Антихристом, пишет свое «Евангелие от Калигулы», — трактует А. Ковшун и именно так вводит главного героя в спектакле.

Калигула (артист Максим Стерлик) буквально вваливается на сцену. Изможденного обнаженного императора, у которого терновым венцом торчат из головы вживленные в мозг провода, подхватывает на руки верный слуга Геликон (Михаил Терещенко). Внимательный зритель подмечает отсылку к великой скульптуре Микеланджело «Пьета», Геликон успевает засадить своему хозяину болючий укол — и с этого момента начинается десакрализация образа, распад личности героя прямо-таки на атомы. В финале спектакля перед нами уже не человек, а истерично смеющееся нечто с клоунским носом, оскалом Джокера и в шапке Наполеона Бонапарта. Но на пути из точки А в точку Б нам предстоит еще много всего «интересного»…

Режиссерский ход заявлен внятно: мы становимся свидетелями жестокого эксперимента. В герметичное пространство психиатрической лечебницы помещают неподготовленного человека и убеждают его, что отныне он наделен безграничной властью. Эксперимент развивается по сюжету «Калигулы», и медперсонал отыгрывает его для Калигулы, как говорится, на полную катушку: тут тебе пышные застолья и веселые богослужения, дворцовые заговоры и поэтические состязания, высокоинтеллектуальные беседы и сексуальные оргии, абсурдные законы и массовые казни.

Но будущему зрителю пугаться всего вышеперечисленного незачем — жанр спектакля заявлен как фарс, и происходящее на сцене соответствует этому определению. Пафос философских сентенций периодически сбивается актуальными политическими шутками, мощь классической музыки — простоватыми мотивами нетленной You’re my heart, you’re my soul, ну а главными носителями жанровой природы (очень, кстати, непростой для исполнения) являются актеры.

Шевченковцы мастерски играют адских докторов, адские доктора опять же для своего «подопечного» мастерски воплощают целую галерею гипертрофированных персонажей: жена Калигулы Цезония (Ирина Роженко/Оксана Шопина) — похотливая медсестричка в халатике на красное нижнее белье; юный поэт Сципион (Евгений Моргун) — революционер, излишне выразительно декламирующий свои стихи и втихаря развешивающий их как агитки; Керея (Дмитрий Чернявский) — законник, молящийся на конституцию как на священное писание и периодически взбадривающий себя таблеточкой экстази; Сенектий (Роман Фанин) — старый патриций и старый же извращенец; патриции Лепидий (Сергей Гусев) — деятельный горбун, Муций (Сергей Пакулаев) — орущий дурниной псих, Мерея (Андрей Борис) — еле держащийся на ногах чахоточник. Вдобавок актеры появляются и исчезают с площадки, перепрыгивая через стены, словно настоящие акробаты, а специфические костюмы, прически и гримы превращают их в уродливых мимов. Это добавляет действию театрализации, цирковой условности и какой-то апокалиптичной карнавальности, которая к концу спектакля сметает и заполоняет буквально всё вокруг.

К чему же в итоге приходит режиссер, какие ответы получает на поставленные вопросы? Финал открытый, у каждого зрителя на уровне ощущений формируются собственные выводы. Приходите и вы сделать свои. Мне же вспоминаются слова самого Альбера Камю, произнесенные им по случаю вручения Нобелевской премии в 1957 году: «Я слишком крепко прикован к галере своего времени, чтобы не грести вместе с другими, даже полагая, что галера провоняла селёдкой, что на ней многовато надсмотрщиков и что, помимо всего, взят неверный курс».