Конечно, о театре! О чем же еще?

—Хороших актеров у нас много. Почти в каждом театре. Но еще два-три года назад я бы сказал, что со времен работы Жолдака в театре украинской драмы (2002–2005) интересной режиссуры в Харькове не наблюдается. Но сейчас думаю, что ситуация с режиссурой в Харькове изменилась к лучшему. Хотя все равно хороших актеров должно быть много, а режиссеров — мало.

—Когда-то великий мэтр режиссуры Георгий Александрович Товстоногов сказал: мы можем определить мастерство акробата или пианиста, как только первый выйдет на арену, а второй сядет за рояль. Но искусство режиссуры видно только в конечном результате коллективного труда. Это «штучная» профессия. Всякие попытки поставить ее «на поток» приводят к появлению обычных ремесленников, среди которых едва ли найдется один или два настоящих режиссера.

—Настоящий режиссер создает на сцене свой образный мир, в который погружаешься сразу. Это мир сценических метафор, который так или иначе воспроизводит идеи драматурга, часто спорит с ними, но помогает актерам в перевоплощении. Это как раз тот метод, который использовал Лесь Курбас. Мне кажется, сегодня ближе всех к такого рода открытиям главреж театра кукол Оксана Дмитриева. Ее творческий тандем с главным художником Натальей Денисовой подтвержает творческие приоритеты театра, который до недавнего времени мало кто воспринимал всерьез. Мол, куклы — что с них взять! Но оказалось, что анимационная природа этого жанра сейчас больше других соответствует как запросам зрителей, так и тенденциям театра в целом.

Думаю, что в театре имени В. Афанасьева сейчас самая яркая в городе труппа, и это видно по автономной работе актеров на сцене, а не только с куклами. Оксана Дмитриева очень бережно воспитывает исполнителей на своем курсе в университете искусств и приводит в театр практически готовых профессионалов. Свежесть интонаций, органичная пластика, изобретательные сценические решения — все это также покоряет зрителей других городов и стран, специалистов и прессу. Примеров тому — множество. Театр для детей и юношества в последние несколько лет тоже зарекомендовал себя как интересная творческая лаборатория. Недавно я буквально был очарован новой работой главного режиссера Александра Ковшуна «Златовласка». Это очень оригинальная постановка, она может составить конкуренцию детскому увлечению гаджетами и восхищает своей неуемной фантазией. Главное — никакой «тюзятины»: назидательности, упрощенности.

—Бесспорно. Два этих театра возглавили творческие личности, лидеры. Им есть чем поделиться со зрителями, они умеют по-новому работать с актерами. Что же касается наших ведущих академических театров, то здесь лидеры пока не определены. И все происходит по знакомому принципу: «тех же щей да погуще влей». Есть и другие причины, которые обнаруживаются в исторической ретро-

спективе.

—Харьков — по моему многолетнему наблюдению — город, где все новое и интересное в искусстве встречается в штыки. Или намеренно не замечается. Творческие люди очень зависят от некомпетентных решений чиновников. А кому охота вместо творчества заниматься подковерной борьбой? И так было во все времена. Потому отток настоящих талантов очень велик. На их месте быстро возникают люди услужливые, чрезвычайно собой довольные. А это первый признак заурядности.

Десятилетиями практика режиссерской профессии буксовала на месте. Зайдите на сайт театра имени А. Пушкина и посмотрите, сколько спектаклей поставил в свое время Александр Сергеевич Барсегян и сколько он приглашал в труппу режиссеров. Доля приглашенных ничтожно мала. Но дело, разумеется, не в статистике. При таком раскладе застой выразительных средств был неизбежен. И это ощущается даже сегодня, спустя шесть лет после ухода Мастера. Отношусь к нему с большим почтением и хорошо знаю как заслуги А. Барсегяна, так и его просчеты. Он брал на свой режиссерский курс людей, которых считал перспективными. Но эти перспективы нужно было где-то реализовывать! По-хорошему, на место главного режиссера должен был заступить самый талантливый его ученик. Но где же он? Ни одному из вновь приглашенных режиссеров не удалось вывести труппу на качественно новый уровень. И новому директору — художественному руководителю театра С. Бычко — приходится нелегко в нынешней ситуации.

Вот совсем другой пример. Игорь Александрович Борис в бытность главным режиссером театра имени Т. Шевченко (1991–1996) поступал ровно наоборот, щедро приглашая режиссеров без принципиального отбора. В результате возникла постановочная эклектика, от которой труппа долгое время отвыкнуть не могла. Конечно, чтобы реализовался замысел режиссера, нужно дать ему поработать и увидеть результат. Но не слишком ли дорого платит зритель за напрасно потерянный вечер?

—Знаете, что бы я предложил вместо бесконечных и в целом бесполезных реформ нашей театральной системы? Конкурсы на лучшее постановочное решение того или иного спектакля. Пусть сразу несколько режиссеров (начинающих и даже маститых) предложат труппе свои трактовки пьесы, которую хочет поставить театр. Почему если нужно отремонтировать фасад здания или залить асфальт, сразу несколько подрядчиков вступают в конкурентную борьбу? А без творческого соревнования постановочных групп театр чаще всего покупает «кота в мешке». Или смиряется с тем, что штатных постановщиков надо обеспечить работой. А гарантии качества не дает.

Хотя я слабо верю, что в обозримом будущем такие конкурсы могут состояться. Нет сегодня такого закона. Зато для театральных работников чиновники ввели конкурсную систему. Она может принести положительные результаты только при высокой степени объективности. При наших выборных устоях этого добиться очень трудно.

—Да, и в большинстве случаев они не имеют на это ни морального права, ни творческих оснований. В последние два-три десятилетия имя Курбаса слегка поистрепали. Я часто об этом рассказываю студентам. Они уже и сами заметили, как разнятся творческие символы «Березиля» Курбаса (которого не зря называли украинским Мейерхольдом), и «Театрального Октября» самого Мейерхольда. Второе название — явно политическое, оно подтверждает, что режиссер выбрал путь революционного театра. Курбас — тоже был сторонником кардинального обновления театрального искусства. Но его «революция» в самой жизни, она — аналог весенних метаморфоз природы. Чувствуете разницу?

—Курбас — праздник, который всегда с нами. Но с учетом того, что в бывшей столице Украины его предали (за исключением горстки смельчаков), эту вину надо сначала искупить. Она ведь замешана на крови, пролитой на Соловках. К тому же (как выяснили историки театра) большинство харьковских зрителей просто не понимало экспериментов Курбаса, а советская идеология клеймила его как формалиста (страшней тогда оценки не было). Но участь Курбаса уже была предрешена.

—Разумеется. Обычно мы рассматриваем историю театра «Березиль» обособленно. Знаем, что в октябре 1933 года произошло позорное судилище над Курбасом, потом театр закрыли. Но посмотрите, что этому сопутствовало. Был реорганизован Театр юного зрителя. Он неоправданно получил имя руского пролетарского писателя Максима Горького, то есть на фоне «украинизации» фактически происходила русификация. И тут же «для пропаганды русского реалистического искусства» (так было сказано в постановлении) спешно организовали русский драматический театр. Для открытия была заявлена «Ложь» современного драматурга А. Афиногенова. Трудно поверить, но в этой пьесе автор показывал, какие последствия для народа имела вынужденная ложь низовых партработников.

—Правильно, другим. Выручил гоголевский «Ревизор», которого подготовили за несколько недель. Незадолго до запланированной премьеры (готовили «Ложь» не только в Харькове) А. Афиногенов разослал телеграммы с требованием прекратить репетиции. Выглядело это так, будто сам автор ее и запретил. На самом деле вмешался Сталин и большевистские идеологи. Такого антипартийного сюжета на сцене они допустить не могли. Одновременно власть боролась с призраком «буржуазного национализма», с «формалистами». То есть русские театры с подчеркнуто реалистической эстетикой открывались им в назидание, точнее для острастки. Но мы-то знаем, что ничего хорошего из этого не вышло. Выбрав образец для подражания — в данном случае МХАТ и систему Станиславского (на него было принято молиться как на икону) — советский театр надолго затормозил свое развитие. Так что возрождение национального театра «по Курбасу» имеет для всей украинской культуры прин-

ципиальное значение. А для Харькова и подавно.

—Да, и практически все ютятся на гостеприимной сцене Дома актера, где масштабный проект невозможен. Они ведь возникли как альтернатива государственным, то есть подтверждают уже сказанное. Есть и там хорошие актерские работы, интересные режиссерские задумки. Но пока никто из «отколовшихся» еще не вернулся домой «на белом коне».

Музыка — мир, выходящий за рамки театра…

—В «своем» театре оперы и балета, где служу уже 44 года, я выступаю только «внутренним» критиком. Это не значит, что у нас нет проблем. Но больше всего они связаны с тем «двоевластием», которое наступило, когда Харьковская опера получила статус Национальной и перешла в подчинение Министерства культуры. При этом мы остались со своим, харьковским зрителем, с повсеместными заботами городской культуры, с необходимостью сохранения богатых художественных традиций Слобожанщины. И, увы (вот проза жизни), — с теми огромными долгами за энергоносители, которые оставили нам предшественники. Но как бы там ни было, харьковские опера и балет сегодня достойно и чаще других коллективов представляют наше искусство за рубежом. Во многом благодаря нашему оркестру, певцам и артистам балета, европейцы перестали путать Kharkov и Krakow, японцы вспоминают триумф «Турандот», а китайцы — волшебство «Лебединого озера». После известности нашего города, связанной с проведением Евро — 2012, это немаловажно. По поводу театра музыкальной комедии ничего конкретного не берусь сказать, поскольку чаще туда хожу на спектакли оперной студии университета искусств. Рад, что наши коллеги сами остановили то безумие, которое неизбежно наступило бы после их переезда в помещение ХНАТОБа. А ведь такое могло быть! Но лучше уж иметь свое театральное здание, чем разделять его как коммуналку с разными примусами на общей кухне.

Что касается филармонии, то она находится накануне больших перемен. Для меня музыкальная и театральная жизнь Харькова (а также их общая история) действительно неразделимы. Филармония (та, старая, на Сумской улице, наискосок от театра имени Т. Шевченко) была для меня и многих моих однокашников настоящим музыкальным университетом. Из ее программ и абонементов можно было составить представление об истории музыки и вехах ее развития, услышать великих исполнителей в живом звучании, а не в грамзаписи. Более подробно я написал об этом в книге «Театральная бессонница в летнюю ночь». То, что филармония получила новый органный зал и в скором будущем станет давать концерты на исторической сцене оперного театра (спектакли на Рымарской, 21 шли в течение ста лет), откровенно радует. Но, как видим, оперный театр в этом процессе тоже не сбоку припека. Ведь не в филармонии пели Шаляпин и Собинов, Нежданова и Баттистини. Не в филармонии (которой тогда не было вообще), а в харьковской опере начинали свой творческий путь Козловский и Литвиненко-Вольгемут, Паторжинский, Рейзен и Гмыря.

Дело, конечно, не в самом здании, а в традициях, в творческой истории, которыми богаты и труппа театра имени Н. Лысенко, и филармония — каждая по-своему. Уверен, что руководство филармонии не просто ждет окончания строительных и отделочных работ в основном зале, а уже думает, чем наполнить это огромное акустическое пространство, как привлечь любителей музыки к своим концертам в основном и органном зале. Ведь каждый вечер здесь должны получать музыкальные впечатления почти столько же слушателей, сколько вмещает один большой зал ХНАТОБа. Хочется верить, что в скором времени мы будем радоваться, глядя на заполненные меломанами залы и видеть новые оригинальные постановки в харьковских театрах.