Начать жить — не хватает времени

Мы встретились в холле одного из харьковских отелей. Никас — в обычном свитере, джинсах, волосы влажные, взъерошенные (только из душа, времени в обрез, все по графику, все на бегу). Он садится за стол и просит официанта принести… тарелку манной каши. Объясняет: «Это, как у Черчилля: «Я никогда не стоял, когда можно было сидеть, и никогда не сидел, когда можно было лежать». Никогда не отказываюсь от манной каши. (Довольно улыбается.)

—Это из детства?

—Да, как ни странно. В детстве сахара не доели… Манную кашу всегда любил.

—Вы много общаетесь с журналистами, в Интернете много интервью с вами. Устаете от расспросов?

—Знаете, как правило, задают одни и те же вопросы. Почти всегда банальные шаблоны: сколько детей, где учился, сколько раз был женат, сколько зарабатываю. Но попадаются и интересные вопросы.

—А какие вопросы больше всего раздражают?

—Понимаете, есть деликатные темы. Масса глупостей написана в Интернете о моей ориентации, разврате, оргиях и прочей чепухе. Уйма страниц псевдо-Никаса Сафронова в социальных сетях, множество картин с моей подписью, но не имеющие ко мне никакого отношения.

—Такова цена вашей большой популярности, вам не кажется?

—Я совершенно не капризный, не обидчивый человек. Я нахожусь и смотрю на все как бы сверху, над планетой, не принимаю это варево желтой прессы и сплетен. Поймите правильно, я переживаю, болею, сострадаю, мне не безразлично, что происходит в моей стране, в мире. Говорю это без снобизма. Все, что я делаю, не относится к сиюсекундным вещам, а — к вечности. Древние греки говорили: если человек заставил о себе говорить при жизни, он будет известным, пока существует мир. Пикассо, Дали, Рембрандт, Веласкес, Эль Греко и многие другие, все они были известны еще при жизни и после. Это настоящее искусство, вечные ценности. А кто вспомнит Киркорова, Петросяна и прочих развлекательных временных шутов? Шанс войти в историю резко увеличивается у художников, композиторов, скульпторов, архитекторов.

—Вы считаете себя гениальным художником?

—Я не говорю, что я гений. Рассудит время, но я четко понимаю, что я — часть истории. Если я сегодня остался в истории, значит, я буду всегда. Энергетика моих картин будет передаваться людям из поколения в поколение. А то, что мои работы обладают сильнейшей энергетикой, это есть факт. У меня даже шары летали на выставке в Оренбурге, ночью, при закрытых опечатанных дверях.

—…?

—Шары непонятного происхождения летали по выставочному залу. И это четко было видно на записях с камер видеонаблюдения. На самом деле любая картина, которая притягивает внимание зрителей, заряжена невероятно сильной энергетикой.

—Как вы относитесь к довольно неоднозначному искусству, которое представлено в Арт-центре скульптора Олега Пинчука в Киеве? Знаю, что вы знакомы с ним.

—Пинчук очень доброжелательный, приятный в общении человек. Пинчук изощряется. Как раз в тему я вам расскажу историю, которую мне рассказал недавно мой сын Лука. Он приехал со мной в Харьков… А вот и он… Пусть лучше он сам расскажет.

Лука: «Эдгар Дега, известный французский импрессионист. Почему Дега? Я нашел много параллелей с отцом. Он был великим, известным, но зачастую критики над ним насмехались. Он готовил свою первую скульптуру (надеюсь, и отец когда-то будет создавать скульптуры) «Четырнадцатилетняя балерина», и на ежегодной выставке искусств должен был ее представлять. Так вот Дега выставил в центре зала пустую витрину… без балерины. В то время концептуальное искусство как раз набирало обороты. Это вызвало бурю обсуждений и домыслов среди зрителей, критиков: кто-то говорил, что это гениально, другие твердили, что это просто глупость. А все оказалось намного проще: в последний момент перед выставкой Дега понял, что и по высоте, и по позе танцовщицы скульптура не подходит для выставки. Для зрителей же такой перфоманс стал настоящим событием, которое наделало много шума, хотя сам автор к этому совершенно не стремился».

—С Пинчуком похожая ситуация. Он известный талантливый скульптор, который уже громко заявил о себе и доказал силу своего таланта. Поэтому сейчас он может себе позволить эпатировать. Я тоже экспериментирую, иногда пишу абстракцию, к примеру, чтобы поразить зарубежных журналистов, которые приехали сделать со мной интервью, я прямо перед ними быстро создаю на холсте абстрактный сюжет.

—Несколько отойдем от искусства. Вы много путешествуете по миру. Меняются ли ваши вкусовые пристрастия или свое, родное национальное берет верх?

—Люблю борщ, сало, вареники, пельмени, плов…

—Экзотические японские суши вы не признаете?

—Я их ненавижу. И, вообще, суши надо есть только в Японии. В наших с вами странах это глупо и опасно. А вот самые ужасные спагетти мне однажды случилось съесть в Южной Корее. Меня пригласили там в итальянский ресторан. Когда мне принесли тарелку и я воткнул в эти спагетти вилку, то назад вынуть ее уже не смог — сплошной ком. Это я к чему говорю, блюда национальной кухни нужно есть в стране ее происхождения и только.

—Если вы приехали в Корею, то нужно идти исключительно в корейский ресторан?

—При этом обязательно надо смотреть на уровень заведения. Когда я был в Японии по приглашению губернатора, в одном из ресторанов мне пришлось есть даже живую рыбу и запивать ее саке. А что поделать?! Такая вот национальная кухня (улыбается).

—Никас, вы счастливый человек? Счастье в личной жизни и в творчестве имеет границы или они должны объединяться в единое понятие счастья?

—Знаете, личная жизнь, любовь — определение очень сложное, я бы сказал, эфемерное. Сегодня у меня есть любимая девушка, а завтра ей понравится кто-то, и она выйдет за этого кого-то замуж. И что поделаешь… Привычка есть, а любовь — это вспышка. Сегодня я недоволен, конечно, бытом, никак не могу начать жить, построил квартиру в тысячу с лишним квадратных метров в Москве, в Шотландии замок старинный купил, который надо реставрировать и в котором я уже много лет не был, в Полтаве хата недостроенная стоит, мечтаю, наконец, ее отремонтировать и приезжать туда как на дачу, чтобы пожить вдали от суеты городской время от времени. В общем, живу, как на вокзале, питаюсь, как простой инженер, хотя зарабатываю неплохо, но времени не хватает. Все — на бегу. Работаешь, потому что от тебя очень многие люди зависят, и остановиться ты уже не можешь: дети, братья, сестра, другие родственники, школа (имени Сафронова)…

—Устаете?

—Да нет… Устаю, конечно. Вот сегодня накануне приезда в Харьков не спал, готовился. Знаю, что меня ждут поклонники, журналисты. Обстоятельства обязывают. Я очень обязательный человек. Я и достиг своей известности благодаря профессиоанализму, пунктуальности, четкости. Если я обещал портрет к 20‑му числу, то я его делаю к 18‑му, чтобы без спешки, чтобы он был супер.

—И в ущерб сну?

—Конечно! Это работа, ее надо сделать, остальные нюансы никого не волнуют. Свобода позволяет художнику, с одной стороны, работать когда хочешь, но при этом, если уж берешься, то делать надо обязательно в срок. А если ждать вдохновения, то будешь лапу сосать.

—Довольно прагматично. У вас профессиональный взгляд на окружающих? Вам встречались люди с идеальной внешностью? Что вы под этим подразумеваете?

—Идеальных не существует. Еще Рафаэль писал: «Чтобы нарисовать красивое лицо, нужно перебрать сотни тысяч интересных». Портрет — это всегда собирательный образ. Ведь обязательно у каждого найдется какой-то недостаток, дефект (родинка, бородавка, волос не там растет). Но и некрасивых лиц тоже нет, есть плохие художники и фотографы. А люди все красивые.

—Вы приукрашиваете своих моделей?

—Я не приукрашиваю, а выбираю выгодный ракурс, позу. Убираю временное, наносное — морщины, подбородок, полноту, усталость глаз.

—И напоследок, совет, пожелание от мастера. Сегодня мы живем в динамичном, порой агрессивном мире, наполненном различными стрессовыми ситуациями. Как современному человеку бороться со стрессом?

—Храм, церковь, друзья, близкие, прощение, милосердие, мудрость, духовность, музеи, позитивные, мудрые книги. Отключите телевизор, общайтесь с интересными людьми, неважно, богатые они или бедные, не держите в себе гнев и злобу — это разрушает.

—Спасибо за общение!

—И вам спасибо!