Назад, в Беловежскую Пущу

—Да, нас действительно в каком-то смысле не было. Но сейчас, слава Богу, мы возобновили наши выступления. А в репертуаре у нас очень много нового, но в то же время достаточно и хитов. Кстати, именно поэтому мы не можем втиснуть в программу выступления новое в полном объеме. То есть в сольном концерте это, безусловно, возможно, когда есть в запасе 2–2,5 часа. Но если мы поем где-то в «сборнике», то не укладываемся, так как все всегда просят…

—…Конечно. Мы это понимаем и радуемся. Так что «Вероника» и «Александрина», «Вологда», «Белоруссия» и «Березовый сок» обязательно звучат в наших концертах. Но так хочется и новое показать.

—У нас сейчас более чем на 6 часов концертной записи. Мы постоянно работаем. А все старое у нас от нотки до нотки мулявинское: ничего, никаких изменений! Только, естественно, все обработано с помощью современных звукозаписывающих средств, словом, качество записи на самом современном техническом уровне.

—Ну конечно! А как иначе?! Просто открывать рот и делать вид, что поешь? Но это же песня, как с ней можно обращаться без души, без интонации, без многого другого? Я даже не понимаю.

—Большая часть состава нашего ансамбля — исполнители, которые по 5‑10 и более последних лет работали с Владимиром Мулявиным. Самый старый — я. Но теперь вот и Миша Долотов у нас, тот, который первым спел «Беловежскую Пущу»…

—Да, да! Когда-то он приходил, уходил — пребывал в творческом поиске. Но потом, слава Богу, нашел нас и теперь опять с нами.

—Понимаете, так и раньше у Мулявина было. Всегда приходили люди, проверялись какое-то время, предлагали себя, собственные песни… Главное, чтобы пришедший человек был хорошим музыкантом, чтобы у него был вокал фольклорный, какой нам нужен.

—Толя Кашепаров. Он в Америке сейчас живет. Родину посещает, как говорится, наездами. Но это все уже давно было.

—Вообще, я должен сказать, что благодаря Александру Григорьевичу Лукашенко, нашему президенту, в Белоруссии великолепно, достойно увековечили память Владимира Георгиевича Мулявина. Сделали большую хорошую книгу о нем, воздвигли колоссальный памятник, назвали бульвар его именем, создали большой музей в филармонии, организовали музыкальный конкурс его имени. Ну а мы… Он всегда рядом на сцене стоит. Всегда с нами. Я его чувствую. А подчас и такие ситуации бывают, что я волей-неволей думаю, как бы в этом случае Мулявин поступил, как бы среагировал? И сразу находится ответ. Сразу! Моментально выходишь из положения. Более того, впоследствии оказывается, что шаг сделан верный…

—Ну, понимаете, родственники родственниками… Да, они уже немного успокоились, но это уже их дела, и я считаю, что такое положение возникает не только в ситуации с Владимиром Георгиевичем. Это всегда и везде так: как только когда-нибудь где-нибудь какое-нибудь наследство находится и остается поначалу вроде бы бесхозным, так и начинается!.. Но, я думаю, со временем все это успокоится и самым главным останется то, что он был, что он есть, то, что он сделал этот коллектив. Он и перед смертью мне очень много говорил, что и как делать, и, слава Богу, его коллектив живет. Мы — мулявинские «Песняры», мы стоим на его творческих позициях и продолжаем их…

—Ну да. Он же восемь месяцев лежал без движения, у него была страшная болезнь…

—По всякому было. Понимаете, он был человеком труда, как моя бывшая жена Ольга Корбут, — это люди, которые очень похожи друг на друга, они не могут без работы. Вот с утра встал человек и сразу знает, что ему делать. Это мы просыпаемся, встаем и только потом думаем: так, что же сегодня предпринять, с чего начать, а стоит ли все это затевать? А у них в голове все давно уже выстроено, планы намечены, и то, что им необходимо от жизни именно сейчас, они знают определенно и наверняка! В общем, заведенные люди, как будто Богом тронутые. И Высоцкий таким был, и сейчас, к счастью, такие люди тоже живут, очень много еще таких людей, как Мулявин. И слава Богу. Понимаете, я думаю, что лежать ему было очень тяжело, потому что он делать ничего не мог. Он предпочитал, чтобы было либо так, либо этак — ни останавливаться посередине, ни плыть по течению он не любил. Это и было самым главным, что его убило. Морально. Он стеснялся этого положения, стыдился нам показывать. Да нас и не пускали очень часто туда к нему…

—К нам — нет. Есть к другим коллективам. У нас же клонов куча. Но сейчас это, в общем-то, нормально, потому что клоны есть у всех популярных групп и солистов, сами знаете: и Верка Сердючка, и… да кого ни возьми. Я, наоборот, говорю: пусть! Никто никому не мешает, а публика все увидит, услышит и сама сообразит, кто оригинал, кто подделка, кто чего стоит, — время такое, ничего не сделаешь. Ну, не хочется людям просто нормально поработать, чего-то самостоятельно добиться, заявить о себе и создать имя — хотят все и сразу! Вот на видном месте лежит — пожалуйста, можешь взять и заняться «Песнярами», то есть хватай, делай вид и зарабатывай. В результате уже столько «Песняров» образовалось!..

—Да! Даже киевские «Песняры» есть. С недавних пор.

—Я считаю, нет.

—Закон-то есть. Он везде, по‑моему, есть, просто он как бы остается негласным… Я помню, как Кобзон об этом трубил, и очень многие говорили об этом, но… Я только знаю, что если приезжают из-за границы настоящие мастера, то в связи с их выступлением даже вопрос такой не стоит.

—Нет, просто люди путают некоторые вещи. Дело в том, что, например, в «Фабрики» просто набирают талантливых детей. Но петь-то они живьем не могут, потому что с детства не пели. Они зачастую даже не знают музыкальной грамоты, но им же надо и голос на дыхание поставить, и все такое прочее, на одних ведь связках не попоешь. Но зато у них есть какое-то шоу, имидж. Поэтому я подобное не то чтобы осуждаю… Просто это другое дело, как говорится. Я осуждаю то, что деткам, тем, кто не выбился, очень потом тяжело. То есть сначала его взяли и всем показали, все его узнали, он принял это за настоящее счастье, а потом вернули домой, и «хорошие» друзья прямо в лицо бросили: «А, так ты там был весь из себя крутой и известный?!» И эти детки берут баульчики и куда потом идут? За водкой. Такие судьбы уже есть, к сожалению. Я точно знаю. Как наверняка знаю и то, что Бог ничего просто так не дает, и если ты по-настоящему выкладываешься, с детства поешь, учишься музыке и прочее, ты будешь вознагражден. Кроме того, если имеешь вкус, то всякую попсу петь не будешь. Впрочем, на вкус и цвет товарища нет. Единственное, я против того, что все это идет по главному каналу, и в результате центральное телевидение заполнено, мягко говоря, самодеятельностью. А раньше-то, чтобы попасть на Первый канал, нужно было быть ого‑го каким профессионалом! Для того, чтобы нам спеть какую-то песню, нужно было преодолеть такие кордоны! Проверяли текст, ни за что не выпустили бы на сцену человека, имеющего плохую дикцию, не говоря уж о голосе или фальшивом исполнении. И не скажу, чтобы это всегда было не к месту. Необходимые профессиональные требования, считаю, в нашем деле обязаны выполняться.

—У нас, можно сказать, по сравнению с другими ничего такого не было. Потому что мы были как бы придворным ансамблем. Мы всегда выступали на съездах, за границей в составе всяких культурных программ СССР и т. д. Хотя, конечно, бывали такие случаи… Вот, например, дал мне Владимир Мигуля песню «Домик на окраине». Пришли мы с этой песней в редакцию «Утренней почты», ее послушали и по поводу строк «…домик на окраине, скоро он будет снесен, только лишь в памяти, памяти вечно останется он…» услышали буквально следующее: «Что это?! Что это за «домик на окраине», как это он будет снесен? Что за несоветский текст?!» Потом знаете что произошло? Мигуле посоветовали: «Ты, говорят, — главному редактору принеси «Киевский торт». Что вы думаете? Приходим, приносим и почти сразу слышим: «А вы знаете, я тут на досуге еще раз послушал — хорошая песня». И назавтра наутро мы ее спели в «Утренней почте».

—Да! Тогда «Киевский торт» в Москве — это было просто одно из самых-самых достойных подношений. Сейчас, наверное, одним тортом не отделаешься… Так что мы, когда бывали в Киеве, всегда набирали штук по 20 этих тортов. Хотя у нас и не было такой привычки за себя кому-то еще и взятки давать. Мулявину, помню, намекнули после Канн. Тогда во всех странах мира захотели и ждали «Песняров», а мы приезжали в Госконцерт и слышали: «Платить трэба. 500 долларов». Мулявин отказался. И в половину поездок по приглашениям мы не поехали. А что? Это мы за свое искусство еще платить кому-то будем? И в эти поездки поехали те, кто заплатил. Не приглашенные «Песняры», а другие. Вот и все, простая логика. Уже и тогда это было. Было…