Новатор

Сергей Эйзенштейн родился 22 января 1898 года в Риге в немецко-русской семье архитектора Михаила Осиповича Эйзенштейна и дочери состоятельного купца Юлии Ивановны (урожденной Конецкой).

Сергей рос очень замкнутым в себе, слабым и болезненным мальчиком. По мере взросления проблем в воспитании своим родителям он почти не доставлял, был во всем послушным и воспитанным юношей, которому легко давались гуманитарные науки. Маленький Сергей получил солидное и разностороннее домашнее образование, знал английский, немецкий и французский языки, был хорошо знаком с русской и мировой литературой, занимался фотографией, ставил любительские спектакли, увлекался рисованием.

Между матерью и отцом не утихали скандалы. Эйзенштейн рассказывал: «Матушка кричала, что мой отец — вор, а папенька — что маменька — продажная женщина». В 1905 году мать ушла из семьи и увезла Сергея в Петербург. Но вскоре ребенок, мешавший ее сердечным приключениям, был возвращен отцу в Ригу — один, в запертом на ключ купе поезда. В 1909 году бесконечные скандалы родителей Сергея закончились разводом. Когда отец в 1910 году был назначен инженером в управу Санкт-Петербурга, Сергей был отправлен подальше от продолжавшихся скандалов и вновь вернулся в Ригу к тетушкам. В дальнейшем супружеские неудачи родителей отразились и на самом Эйзенштейне: он даже не предпринял попытки создать семью.

Несмотря на явные успехи сына в гуманитарных науках отец хотел, чтобы Сергей продолжил его доходное и респектабельное дело. В 1915 году Сергей окончил Рижское реальное училище, потом учился в Петроградском институте гражданских инженеров. Весной 1917 года Сергей Эйзенштейн был призван на военную службу и зачислен в школу прапорщиков инженерных войск, а после ее расформирования 18 марта 1918 года вступил в ряды Красной Армии.

В 1920 году Сергей Эйзенштейн был отправлен на учебу в Москву в Академию Генерального штаба на восточное отделение для изучения японского языка, но военным переводчиком не стал. Одновременно он начал работать художником московского молодежного театра «Пролеткульт», оформил свой первый спектакль «Мексиканец» по книге Джека Лондона. Появившись там впервые, молодой человек заявил, что готов писать декорации, ставить спектакли, но будет это делать лишь для того, чтобы получше узнать театр, а потом разрушить его. Эйзенштейн вспоминал: «Наша труппа состояла из молодых рабочих, стремившихся создать настоящее искусство, вносивших в него новый темперамент, новые взгляды на мир и искусство. Последующие годы были насыщены ожесточенной борьбой. В 1922 году я стал единственным режиссером Первого Московского рабочего театра и совершенно разошелся во взглядах с руководителями Пролеткульта. Я был одним из самых непримиримых поборников ЛЕФа — Левого фронта, требовавшего нового искусства, соответствующего новым социальным условиям. На нашей стороне тогда была вся молодежь, — среди нас были новаторы Мейерхольд и Маяковский».

В начале 1920‑х годов два года Сергей Эйзенштейн был слушателем и режиссером-стажером Государственных высших режиссерских мастерских под руководством Мейерхольда.

Свой первый спектакль в театре Эйзенштейн поставил по пьесе Алексея Островского «На всякого мудреца довольно простоты», оставив от нее, по словам критиков, «одни обломки», сохранив лишь фамилии действующих лиц, несколько реплик и отдельные сюжетные ходы.

С 1923 года он руководил театральными мастерскими Пролеткульта, где преподавал самые различные дисциплины — от эстетики до акробатики, тогда же он опубликовал свой творческий манифест «Монтаж аттракционов».

В 1922 году, согласно воспоминаниям Мари Сетон, во время репетиций пьесы Бернарда Шоу в мастерской Мейерхольда Эйзенштейн познакомился с молодым актером Григорием Александровым. Первая встреча с будущим ассистентом режиссера Эйзенштейна Александровым закончилась жестокой дракой. В то голодное время студенты в театр брали с собой еду. Каждый тщательно прятал от других свой завтрак. Однажды Эйзенштейн забыл убрать в надежное место краюху черного хлеба, и Александров попытался стащить ее. После драки Александров признался, что не ел два дня, и Эйзенштейн отдал ему свой хлеб. После этой драки они навсегда подружились.

В 1924 году Сергей Эйзенштейн перешел в кино, а в 1925 году совместно с Григорием Александровым, Максимом Штраухом и Иваном Пырьевым выпустил первый фильм «Стачка». В этой новаторской ленте, парадоксально сочетавшей почти хроникальность событий и условность эксцентрических гэгов в исполнении типажно подобранных актеров, была более осмысленно и целенаправленно применена теория «монтажа аттракционов». Эффектное сочетание несочетаемого в рамках одного кадра дополнялось метафорической сменой кадров, то есть монтажом, способным порождать новый смысл и становиться средством авторского преображения действительности. Эйзенштейн одним из первых в мировом кино осознал и воплотил на практике основополагающий принцип кинематографа, изначально склонного к «фабрикации грез», придав ему необходимый исторический контекст революционного изменения мира. Частная история одной из стачек на российском заводе была мастерски, с потрясающими кинематографическими деталями, с впечатляющими и даже шокирующими сценами расправы над рабочими, передана режиссером и воспринималась как призыв к немедленному переустройству мира. Идея стачки осмысливалась в планетарном масштабе, а кино оказывалось могучим способом «монтажа аттракционов» в сфере влияния и манипуляции зрительскими массами.

В том же, 1924-м, году за рекордно короткие сроки (съемки и монтаж заняли три месяца) был выпущен фильм «Броненосец «Потемкин». Официальный просмотр этой картины состоялся в Большом театре в конце декабря 1925 года. Когда просмотр подходил к концу, Эйзенштейн вспомнил, что последний кусок пленки не был приклеен, а только приложен, и так был положен в коробку. Чем больше гремел зал, тем больше волновался Эйзенштейн: вот сейчас будет обрыв, люди застучат ногами, сломается накал участия в картине. Но обрыва не произошло: несклеенный кусок прошел как склеенный. Случилось как будто чудо: то ли Сергей Михайлович неверно вспомнил, то ли разогрелась пленка, и кусок ленты прикипел к другому куску. Все закончилось бурными овациями.

Позднее Американская киноакадемия признала «Броненосец «Потемкин» лучшим фильмом 1926 года, а на Парижской выставке искусств он получил высшую награду — «Супер гран-при».

Тогда же Сергей Эйзенштейн попытался хоть как-то наладить свой быт. Начались его долгие и, по мнению многих, знавших эту пару, странные отношения с киножурналисткой Перой Аташевой, с которой режиссер познакомился во время работы над «Броненосцем «Потемкиным». Аташева стала подругой-сиделкой, она мечтала иметь от Эйзенштейна детей и очень страдала от того, что Старик (как она его называла) не может дать ей любви в ответ. Их связь оставалась невинной всю жизнь, даже после того, как в 1934 году они официально оформили свой брак. Но и тогда только что вернувшийся из-за границы после пятилетнего отсутствия Эйзенштейн предпочел жить отдельно от супруги. В конце 1930 года место Аташевой заняла ассистентка Елена Телешева. Этот союз стал причиной насмешек столичных сплетников, и это несмотря на то, что Елена, рискуя собой, выходила Эйзенштейна, когда он заболел черной оспой. Про Телешеву в окружении режиссера говорили: женщина-гренадер. Они познакомились на съемках первой версии фильма «Бежин луг», в которой Телешева снималась в роли председателя колхоза. Она оказалась рядом с ним в момент сильнейшей депрессии — первая версия этого фильма была встречена в штыки критикой, заигрывающей с властью. Телешева морально поддерживала его, пыталась ободрить и вернуть к жизни. И даже смогла переубедить директора «Мосфильма» взглянуть иначе на творение Эйзенштейна. А когда его «вернули» в режиссерскую элиту, стала для Эйзенштейна обузой. К концу 1930‑х годов она предложила ему расстаться. Эйзенштейн согласился. А в конце жизни официально жил с Перой. Она и стала его законной вдовой, так и не побыв настоящей женой.

В 1929 году Эйзенштейн, Александров и оператор Э. К. Тиссэ были командированы в Западную Европу и Северную Америку для ознакомления с техникой звукового кино. В Берлине, Париже, Цюрихе, Брюсселе, Лондоне и Антверпене Эйзенштейн читал лекции и доклады о кино, встречался с Б. Шоу, Л. Пиранделло, Дж. Джойсом, Ф. И. Шаляпиным, в берлинском институте сексологии он изучал феномен гомосексуализма. Весной 1930 года советские кинематографисты прибыли в Голливуд по приглашению фирмы «Парамаунт». Во время пребывания в 1931 году в Америке был снят документальный фильм о Мексике «Землетрясение в Оахаке» и около 80 000 метров негатива эпопеи «Да здравствует Мексика!» Закончить фильм «Да здравствует Мексика!» не удалось, так как по требованию советских властей Эйзенштейн был вынужден вернуться в Москву.

Были еще две картины в судьбе Эйзенштейна о которых, к сожалению, широкая публика почти ничего не знает. Две следующие после «Броненосца «Потемкина» ленты — фильмы «Октябрь» (1927) и «Старое и новое» (1929) — отражали следующий этап в творчестве режиссера, когда от идеи «монтажа аттракционов» он логически пришел к своего рода идее «монтажа мыслей», оформленной в теории «интеллектуального кино» и реализованной в ряде усложненных метафор.

С 1932 года Эйзенштейн преподавал во ВГИКе, а с 1937 года стал там профессором.

В1938 году Эйзенштейн написал сценарий историко-патриотического фильма «Александр Невский». За него получил ученую степень доктора искусствоведения (без защиты диссертации). На съемках фильма началось творческое содружество С. Эйзенштейна с композитором С. Прокофьевым.

В 1941—1945 годы режиссер снимал фильм «Иван Грозный». Съемки начались в Москве, затем, после эвакуации студии «Мосфильм» в 1942 году, были продолжены в Алма-Ате. Главную роль сыграл Николай Черкасов. Первая серия картины вышла на экраны в начале 1945 года. За первую серию он получил Сталинскую премию первой степени, вторая серия была отправлена Сталиным на доработку, осуществить которую помешала только лишь смерть режиссера. Сохранилась стенограмма беседы Сталина и Молотова с Эйзенштейном и Черкасовым, где Эйзенштейна критикуют за отсутствие показа опричнины как нового слоя феодалов, на который опирался Иван Грозный, Эйзенштейн признал критику справедливой. В оставшемся черновом варианте эта серия вышла на экраны только в 1958 году. Съемки третьей серии были прекращены также по причине смерти Эйзенштейна.

Сергей Эйзенштейн умер от инфаркта в ночь с 10 на 11 февраля 1948 года в Москве. «Рядом с ним лежал гаечный ключ, которым он стучал по батарее, чтобы снизу пришли соседи», — рассказывал Александр Щипин.

В ночь с 10 на 11 февраля труба отопления загудела, звук поднялся наверх, но слишком поздно. На столе с разложенными книгами лежала страница последней рукописи Эйзенштейна. Он писал очередное исследование. Одна строка на листке изломана и перешла в запись: «Здесь случилась сердечная спазма. Вот ее след в почерке». Внизу страницы были написаны слова: «Мать — Родина».