Памяти гостиного дворянина Наума Вольпе
ВЕСНА
Наум Яковлевич Вольпе родился 29 апреля 1947 года в солнечной Якутии. География биографии обусловлена броуновским движением народов СССР в силу мудрой политики большого друга всех ученых и физкультурников — гениального товарища Сталина.
Пятидесятиградусные морозы, снега и бескрайняя тайга формировали детское мировоззрение мальчика. Толчком к творческому сознанию действительности послужило живописно-разнообразное величие красавицы-реки Лены. В общении с ней прошли 12 лет. Леспромхоз города Олекминска и стал первым университетом. Далее стезя планиды привела юного Наума в Алтайский край, в самую его столицу — Барнаул.
Это уже была Западная Сибирь, к тому же южная ее часть. Данный регион зафиксировался в жизни аж на 27 лет. Тут, собственно, и произошло все главное: серьезная профессия — токарь-универсал пятого разряда, филфак пединститута, краевой театр кукол. За службу в последнем Наума Яковлевича отблагодарил правительственной именной телеграммой тогдашний министр культуры СССР П. Н. Демичев.
Правда, соприкосновение с лирой произошло еще в школьные годы. Первые стихи легли в основу тандема с другом — начинающим в 70‑е годы барнаульским, затем московским композитором Олегом Ивановым. Его песни «Товарищ», «Олеся» и другие впоследствии стали шлягерами. Песню «Синие глаза» на стихи Н. Вольпе исполнял в концертах Вадим Мулерман.
В Алтайском краевом театре кукол Н. Вольпе дебютировал в качестве драматурга. Пьеса «Жили-были дед и баба» вот уже четверть века украшает репертуарную афишу этого театра. В общей сложности для кукольной сцены Барнаула написано 8 пьес. Они успешно поставлены и шли в различных театрах России. Некоторые награждены дипломами всесоюзных театральных фестивалей. Саму же бывшую империю драматург по долгу службы исколесил вдоль и поперек.
В 1986 году Н. Вольпе перебирается в г. Харьков на ПМЖ. Тут его талант реализуется в амплуа сценариста и режиссера многочисленных массовых представлений, праздников, фестивалей и смотров-конкурсов. 11 лет он был художественным руководителем областного Дворца пионеров и школьников им. П. П. Постышева (ныне — Дворец детского и юношеского творчества). Параллельно в союзе с Ф. Чемеровским написаны и поставлены ряд пьес в Харьковском еврейском камерном театре. В редкие минуты отдыха, заглядывая в свой творческий портфель, член Союза театральных деятелей Украины Н. Вольпе с чувством глубокой неудовлетворенности обнаруживал там около двух десятков творений в жанре драматургии. Все они имели полноценную сценическую жизнь, а некоторые здравствуют и по сей день. В стол не писал. Теперь уже не пишет. И писать не будет…
Лето
…Такие вещи писать тяжело. Не просто тяжело, больно. Кажется, вот только вчера, да нет, сегодня утром виделся с человеком, разговаривал с ним, шутил, внимал, потому что уважал и прислушивался, — и вдруг… Это вечно неожиданное, пугающее и неотвратимое «вдруг»!..
Вот в раскаленный день 5 августа от «Гостиной на Дворянской» едем в Чугуевский дом‑музей Репина. В машине, на заднем сиденье, Наум Яковлевич, Володя Ск! п и я, у наших ног немаленькая картонная коробка с подарками музею и огромный букет Илье Ефимовичу, его памятнику на главной площади Чугуева. «Ну, что, уселись, едем? — спрашивает хозяйка Гостиной Людмила Васильевна. — В тесноте да не в обиде?!» «Не в тесноте и уж точно не в обиде, — говорит Вольпе, — такое близкое общение с коллегами, такое чувство локтя». И через секунду в один голос со Ск! пом: «И не только локтя!..»
А вот открытие очередной экспозиции в выставочном зале «Гостиной». Открывая вечер, выступает хозяйка, не отстают гости, импровизируют приглашенные. Насытившись пищей духовной, переходят к фуршету. Журналист же по-прежнему при деле: еще не все рассмотрел, не со всеми поговорил, не все запечатлел. А пить хочется — уютно, тепло, даже жарко от эмоций, но почти все уже поглощено. И вдруг рядом кто-то вежливо: «Идите сюда, работяга, мне тут кое-чего удалось сэкономить». «Да неудобно, — мямлю в ответ, — уже расходятся, будут обращать внимание на меня одну, стоящую у столика». «Не будут, я стану рядом и буду цитировать из украинской народной сказки: журналистка, дескать, бежала через мосточек, ухватила зеленый листочек — тiльки пила, тiльки й їла». Это — Наум Вольпе. Вместе смеемся.
Вообще, Наум Яковлевич без своего творческого внимания не оставил ни одного коллегу по клубу. Вот только несколько таких «вниманий»: Тарасу Шигимаге — любой эскиз всегда прекрасен, когда он одухоТАРАСен; Игорю Лаптеву — его талант — и меч, и щит. Не Лаптевым хлебаем щи; супругам Вере и Виктору Чурсиным — красней им не сыскать цены, маэстро кисти — Чурсины; Илье Лучковскому — точней и не сказать однако: Лучковский света в царстве мрака; Марии Безнощенко-Лучковской — подернуто прогрессом время наше, мы актуальны в емком кадре Маши; Евгению Егорову (доказавшему, что до античности рукой подать) — ты перед временем не трусь. Не даст в обиду римский гусь; Татьяне Блиновой (вышивальщице) — тот, кто не слеп, не нем и глух, тотчас «подсядет на иглу»; Александру Ридному — он, как Всевышнему нам виден, и этим дорог, ценен, риден; Юрию Шкодовскому — чем больше пройдено дорог, тем живописнее руины; Владимиру Ск! пу — мы в чувствах к Музам Ск! па лапидарны. Мы им за многогранность благодарны; Александру Плотникову (психиатру и коллекционеру) — романс Вертинского, психиатрия и искусство в нем сочетаются в гармонии искусно; фотохудожникам европейского масштаба Владимиру Бысову — жизнь наша быстрая, ни дня без Бысова и Владимиру Оглоблину — Владимир архипродуктивен и в кадре многообъективен. Кстати, всего вышеперечисленного, подчеркивал Наум Яковлевич, могло бы и не быть в данное время и в данном месте, если бы судьба не свела харьковских творцов с четой меценатов и в душе вдохновенных художников — Людмилой и Леонидом Рубаненко. Под сенью корпорации «Консалтинговая группа «Рубаненко и партнеры», которую они талантливо возглавляют, «Гостиная на Дворянской» плодотворно и благодатно творит одиннадцатый год кряду! — Щедры умом и видом Людмила с Леонидом! Неудивительно, что «академическая мысль автора (Вольпе) — «Гостиная на Дворянской» — это объективная реальность, данная нам в творческих ощущениях», стала девизом творческого клуба, а его «Художественный манифест» — гимном:
Мы охватываем вечность беглым взором,
Мы над познанным иронизируем.
И, взирая на истории узоры,
С топонимикой полемизируем.
То, что будет, нас фатально не минует.
Совпадут число и время, год, страна.
Нашу улицу Дворянской именуем,
Зная, что она — давно Чигирина.
Мир подернут вельзевуловской селитрой.
Мы его очистим цветом не спеша.
Нам исправно служит вечною палитрой
Вдохновеньем уснащенная душа.
Среди ханжества, невежества и пьяни
Божьим даром, освятив свои холсты,
Долг исполним мы, гостиные дворяне,
Осенив надеждой трепетной персты.
И в грядущее дорогу проторяя,
Зафиксированный мир боготворя,
Сохраним себя в себе, не растеряем,
Всевозможные художества творя!
Осень
«Я познакомилась с Наумом Яковлевичем Вольпе через Владимира Ск! па в момент создания «Гостиной на Дворянской», когда Наум Яковлевич стал одним из учредителей творческого клуба. То есть мне выпала честь знать этого человека немногим более 10 лет, — рассказывает Людмила Васильевна Рубаненко. — Сейчас могу сказать, что всего лишь «немногим более 10», потому что, когда он покинул этот мир, у меня была такая боль на душе и в сердце, как будто я потеряла очень близкого мне человека. Человека, который наполнял мою жизнь какими-то своеобразными радостными и веселыми красками… Говорят, что в зрелом возрасте нельзя приобрести друга, а вот, получается, можно: почти в 50 в моей жизни появился настоящий друг. И, вы знаете, личный профессиональный считыватель моего подсознания просчитал и представил грустный вывод: в 2005 году я получила в подарок от «Гостиной» стихи, автором которых был Наум Вольпе; на юбилей в 2010 году я также получила стихи от «Гостиной» автора Вольпе; а вот в 2015 у меня тоже был юбилей, но таких стихов больше не было. И я в очередной раз со щемящей болью в душе поняла, насколько значимого человека, любимого мною автора, с кем всегда можно было и посоветоваться, и поделиться планами, я потеряла…
Вас создал Бог с особенным искусом,
С умом, талантом, юмором и вкусом.
Не отыскать весомее вердикта:
Вы — наша Афродита аудита!
…
Мы без бахвальства, трепа, словоблуда
Свои сердца к ногам бросаем Люды.
И это наше чувство не завянет.
С любовью к Вам, гостиные дворяне!
Не могу не сказать и о том, что Наум Яковлевич был, вообще, уникальным человеком. Часто, когда читала какие-нибудь его тексты, мне приходилось открывать толковые словари, чтобы осознать глубину его мысли. Настолько он был образованным, знающим все оттенки русского языка специалистом. Он до такой степени всеобъемлюще изучал тему, на которую писал, общаясь с собеседником, что, наверное, другого такого автора из встреченных мною в жизни, я не назову. В этом смысле он был как школа повышения квалификации для нас всех, остальных. Помню, я работала над налоговым кодексом, который вступил в силу с 2011 года, так вот Наум Яковлевич, будучи человеком, совершенно не подверженным действиям сферы точных наук, налогового законодательства, права и т. д., так интересно описал данный процесс, что лучше него это не сделал бы и ас-аудитор: «Этапам памятным / воздвигнем памятник. / Дай Бог в налогово / не кануть логово!» И еще, я бы под следующим лозунгом собирала конференции профессионалов — экономистов и правоведов: «Чтоб не рискованно / законом скованно, / чтоб честь и кода сан / налога кодексом!» Ну как здесь не повториться: когда начинаешь разбирать его слова, понимаешь философский смысл написанного, отдаешь себе отчет в том, что лучше не скажешь…»
К сожалению, в творческом клубе не так много знают о личных вкусах и предпочтениях Наума Яковлевича. Наверное, оттого, что он больше говорил о других, а не о себе. Но посмею предположить, что, как все, рожденные весной, позднюю осень, ноябрь, он не очень любил. Старался жить весной, летом, в бархатный сезон. И, как многое в жизни, успел: ушел за несколько часов до начала самого грустного месяца в году, оставив нам на долгую память сценарии, пьесы, статьи, афоризмы. И стихи. Такие, как «Золотая грусть», «Молитва», посвященное любимой женщине, или вообще без названия:
То ли тучи серые
Небо занавесили?
С этим потрясением
Сам я разберусь.
Дунет ветер с севера,
И не буду весел я.
Грусть моя осенняя,
Золотая грусть.
Гуси вереницею
Пролетают с криками,
Свежесть рощ березовых
Наполняет грудь.
То ли это снится мне?
Вглядываюсь пристальней —
Меж деревьев розовых
Золотая грусть.
Скоро вьюги выстелят
Снеговые простыни.
Бег привычный времени
Совершится пусть.
Память болью выстрелит,
Позабыть не просто мне…
А в душе, как в стремени, — Золотая грусть.
* * *
Лихое время треплет нас,
Спеша и не спеша.
Но вдохновенно трепетна
Поющая душа.
Пока она звучит,
Невежество молчит.
Возвышенно, торжественно,
До шепота лирично,
Изящно и божественно,
До обобщенья лично.
Нас музыка заставит
Запеть — не закричать.
Перстами и устами —
Звучать! Звучать! Звучать!
Ах, сколько этой жизни
И грешной, и святой?
Лепи из волглой жижи
Свой идеал крутой.
Верши благотворенье,
Блаженствуй и страдай.
Господь, благодаренье
Любовью нам воздай!
* * *
Весь мир в подарок —
твой он, — Земля и окоем.
Но он весомей втрое,
Когда мы в нем вдвоем!
Таинственная квота
Или эпитимья:
Свела судьба кого-то, — Есть кворум — Ты и Я.
Так было, есть и будет.
Из пепла и огня
Нас возродит, разбудит
Святое — Ты и Я!