Павел Маков: Результат моей деятельности — не картина, а то, что с вами произошло после столкновения с ней

Сейчас Маков — член-корреспондент Академии искусств Украины, Союза художников Украины, Фюнской графической мастерской (Дания) и Королевского общества живописцев и графиков (Великобритания). Для читающей публики Маков знаменит тем, что его картина была продана на аукционе Сотбис, но сам художник не считает это чем-то особенным.

В рамках подготовки к социально-культурному форуму «Пограничный Культ: Галиция-Культ», который стартовал в Харькове 4 октября, Маков встретился с молодыми художниками из Львова. О чем говорил художник с коллегами, осталось тайной по желанию мастера. А его ответы на вопросы, заданные после мастер-класса, показались редакции довольно интересными. Предлагаем рассказ мастера об образовании в Украине, первых заработках, отношении родителей к его увлечению рисованием и о том, кто становится художником.

Моим учителем за границами института был Виталий Николаевич Куликов. Профессура в вузе видела, что отдельные элементы понимания мной формы явно соотносятся с его работами. И меня, конечно же, по головке за это не гладили. Но ничего страшного, я не кисейная барышня. А потом началась перестройка, и Куликова пригласили поработать преподавателем в вузе. Он поработал полгода, и ему мягко намекнули, что, мол, хватит, уходите. Так что образование — это очень сложно. Дело в том, что хорошие педагоги в наших вузах есть, но система в целом устроена так, что она не поддерживает высокие педагогические умения. Настоящий преподаватель должен быть работающим профессионалом, а не теоретиком. В нашей сфере нет теории. Я могу сколько угодно рассказывать вам, как рисовать, но пока я не дам вам лист бумаги и карандаш в руки и не заставлю рисовать, вы не начнете. И не научитесь.

Что посоветовать родителям, чей ребенок заявил, что желает стать художником? На что он будет жить?

Ларчик просто открывается. Стать художником — это не значит просто выбрать профессию. Художник — это вообще не профессия. Художник — это выбор образа жизни. Платят вам за это деньги или не платят, не важно. Прекрасный пример — Пикассо. Его тоже как-то спросили, стоит быть художником или нет. Он сказал, что если вы в принципе можете не рисовать, то есть масса других прекрасных способов прожить жизнь и заработать хорошие деньги. А если вы не можете не рисовать, то вы попались.

Вокруг художников много мифов. Общеизвестный факт, что Винсент Ван Гог прожил жизнь без гроша, хотя это неправда. Говоря современным языком, он получил грант своего брата. Его хватало на съем мастерской, личную жизнь, так как она у него была практически всегда купленная, на вино и… больше ни на что. Ван Гог был образованным человеком, жил в Англии, Франции, Голландии, говорил на трех языках. Он формально не оканчивал академии, но получил огромное самообразование. Через 5–6 лет у него и с деньгами все сложилось бы нормально, на него обратили бы внимание. А вообще мир любит ужасные истории. Люди такие все основательные, а тут какой-то дурачок, что-то рисует, его картинами затыкали курятники, а сейчас они стоят миллионы. Вот это больше всего людям нравится — что стоит миллионы, это сейчас основной критерий оценки художника.

В Украине я деньги за преподавание не беру. Иногда я даю мастер-классы в Австрии, Германии, Англии. Средний гонорар за два часа моей лекции в Австрийской школе дизайна составляет 800 евро. На самом деле педагог, который преподает в школе на постоянной основе, получает там 1,5–2 тыс. евро в месяц. Гонорар приглашенному лектору такой высокий потому, что у них система образования выстроена по немного другому принципу. Высшие учебные заведения учат основам, и педагоги там прекрасные. Они, как правило, практикующие профессионалы. То есть они занимаются своим делом и при этом — преподают. И дополнительно к этому институции регулярно приглашают людей с другим опытом, который не описан в учебниках.

Я не занимался и не занимаюсь постоянной преподавательской практикой нигде и уже никогда не буду. Но они приглашают таких людей, как я, и платят им довольно хорошие деньги. Ведь я, например, за эти два часа выкладываю опыт 25-летней творческой работы. Я рассказываю все, что могу: чем и как я занимаюсь, о проблемах и удачах. У студентов появляется как бы два источника информации. Один — классический, постоянный: это курсы и лекции в академии и университете. А второй источник — неожиданный, потому что порой моя точка зрения может не совпадать с точкой зрения институции, в которой я преподаю. Более того, у меня был такой случай в Америке, когда я проводил встречу со студентами 5‑го курса университета, смотрел их работы, рассказывал о моем отношении к занятиям. Речь шла в основном об офортах. Я им говорил, что именно мне не нравится в их работах. А это были студенты 5‑го курса, практически уже сложившиеся художники. Профессор сидел, сидел, терпел, терпел, а потом не выдержал и сказал: «Вы знаете, вы говорите все не так, как говорю им я!» Я ответил, что я как раз тут для того, чтобы говорить то, что думаю. А у профессора останется целый семестр, чтобы говорить, что ему хочется. Мне, по крайней мере, за это заплатили деньги.

Я сейчас хочу подчеркнуть, что Харьков — очень большой город, где немало людей с деньгами, но в городе до сих пор нет коллекционеров современного искусства. Они были в Донецке (переехали в Киев), в Одессе, во Львове, в Днепропетровске, но не в Харькове. В городе с полутора миллионами жителей практически одна постоянно работающая галерея — Муниципальная. Есть еще «ЕрмиловЦентр», спасибо ему, но это, между прочим, частная инициатива. У нас есть несколько коммерческих галерей, которые просто продают работы: они не являются местом, где происходит развитие искусства. То есть это не то место, где вы можете встретиться с чем-то новым, неизвестным. Там вы встречаетесь с чем-то известным, что приятно, но оно носит в основном характер сувениров. Я ничего против этого не имею, поймите меня правильно, но в Харькове должно быть хотя бы 15 серьезных галерей и 100 таких, как «Бузок».

Насчет выставки в Покровском сквере в Харькове — я не знаю, о чем речь, так как не хожу туда. Но, очевидно, это место, где люди продают свои работы. Это тоже нормально. Это обычный рынок, но он не покрывает всей потребности города. Мы понимаем, что большинство авторов (а Харьков постоянно рождает талантливых людей, начиная с Гамлета Зиньковского) так или иначе находят интерес к себе за пределами города. В основном в Киеве и так далее.

Художник, выехавший из страны, может быть, и заработает больше денег, но и потеряет он больше. В отрыве от ментальной ситуации, которая его породила, художнику жить очень тяжело. Я почти не знаю примеров успешной миграции за рубеж. Поехать туда учиться, преподавать, провести выставку — не вопрос. Если бы мне сегодня предложили прочитать учебный курс, например, на полгода, я бы согласился, так как мне интересно побывать в других местах. Но к концу этого срока я был бы уже снулый. Поэтому художник, который поехал учиться, допустим, в Польшу, будет вынужден вернуться в Украину, так как в Польше, Германии, Франции, США и других странах хватает своих умных и талантливых. При этом они являются частью их ментальности и культуры, и они делают то, что намного ближе местным жителям.

Это редчайший случай, чтобы человек за границей сумел остаться самим собой.

Когда я смотрю работы Леонардо, то я беседую с ними. Ведь любое творчество — это общение. Потому что реальным результатом моей деятельности является не картина на стене или скульптура, а то, что с вами произошло после того, как вы с ней столкнулись.

Помогает ли развивать искусство областной Союз художников? Нет, не помогает. Хотя нет, помогает. Сейчас объясню. Союз художников — это структура, которая родилась, жила и выкармливалась в сталинском Советском Союзе. Так было легче за всеми следить. Это как наш дом «Слово» на ул. Культуры в Харькове, куда селили литераторов, чтобы потом проще было их брать одного за другим. Союз художников работал, так как это был идеологический придаток партии. Художникам создали идеальные условия для существования, если они были послушны. В СССР члены Союза художников крайне редко становились непослушными, в основном они были послушны. И для тех, кто все делал правильно, был художественный фонд, где художники зарабатывали, извините меня, страшные деньги… Официально страшные деньги.

Потом это распалось, фонд перестал существовать. Единственное, что от этого осталось, — это мастерские, которые являются собственностью Союза художников. А поскольку это собственность общественной организации, мы не можем их даже приватизировать. Я бы с удовольствием приватизировал мастерскую, которую сейчас снимаю. Но эта «лавочка» тоже закончится скоро, так как я снимаю 35 кв. м на Павловом Поле, вы будете смеяться, за 800 грн в месяц. Это потому, что есть подзаконный акт, по которому члены Союза художников платят какую-то некоммерческую стоимость. Это делается в целях поддержки государством искусства, так как не у всех есть средства заплатить за мастерскую. Я согласен, что не у всех. Это единственное, что осталось от Союза художников. Может, таким образом, сдавая за небольшие деньги творческие мастерские, союз и поддерживает искусство. Но это его договорняк с государством.