Певец – актер

Эдуард Сребницкий из царственной породы артистов. Кажется, что его творческое долголетие (а именно его продления и хочется пожелать актеру!) — следствие причудливо тасуемой колоды карт-ген. Ведь родившийся в далеком Магнитогорске, Сребницкий — наполовину поляк. Отсюда и его «сценическая» фамилия — наследственная, а вовсе не псевдоним покозырней, как можно подумать. Эта фамилия и впрямь подходит Эдуарду Михайловичу как нельзя более — его голос, редкого благородного окраса драматический тенор, который принято сравнивать с серебром.

В характере певца — азартность, творческая одержимость. Примером здорового авантюризма истинно театрального человека может служить «пожарный» выход Сребницкого в партии баритона в угрожающем сорваться по болезни коллеги спектакле «Риголетто», в котором он традиционно до того исполнял роль Герцога. Случалось певцу и «впрыгивать» в спектакль на бегу, как однажды на «Аиде»! Причем о том, что исполнителя сложнейшей центральной вердиевской партии подвел междугородний транспорт, зрители ни за что бы не догадались! Быть может, только еще ярче заблестели глаза, еще более пружинистой стала походка его Радамеса в тот вечер! Азартный ва-банк, в который всегда готов идти Сребницкий, заражает партнеров, хористов, дирижеров и, наконец, зрителей. Этому актеру присуща редкостная внутренняя свобода. С детства привыкший рассчитывать только на себя (отец был репрессирован, детство Эдуарда прошло в бараке), Сребницкий является классическим примером целеустремленности, воли и таланта, приводящих в итоге к блестящей карьере. Еще учась на инженера, Сребницкий стал звездой студенческой самодеятельности. Затем круто изменил жизнь и пришел в оперную профессию. В Челябинской консерватории его учителем был блистательный Н. Даутов, снявшийся в экранизации «Сильвы» военных лет. Именно от него у Сребницкого умение горделиво носить сценический костюм, его фрачность, элегантность, которыми он всегда умело скрадывал недостаток роста для колоссальной оперной сцены. Вначале поработав в опере на севере, Сребницкий разумно пожалел хрупкий и капризный инструмент — голос и прослушался в только что открывшийся оперный театр в Днепропетровске, куда и был принят. Некоторое время играя роли служебного значения, исполняя небольшие партии, он, конечно, мечтал о большем. Еще бы! Артисту такого темперамента и личностной наполненности просто негде было развернуться в эпизодах. Знаменательной встречей на пути артиста днепропетровского оперного театра стало сотрудничество с дирижером Борисом Афанасьевым. Именно он поверил в его «звезду» и дал зеленый свет характерному артисту попробовать себя в качестве героя. Альфред в «Травиате», Манрико в «Трубадуре» Дж. Верди, Пинкертон в «Мадам Баттерфляй» Дж. Пуччини, роли Генриха и Баринкая в опереттах «Летучая мышь» и «Цыганский барон» Й. Штрауса… В этих спектаклях было не только что спеть, но и что поиграть. Любопытно, что, играя «лирических» героев, Сребницкий наделял их собственной мужественностью. Например, Ленского он сыграл не беззащитным романтиком, а истинным трагическим героем, стойким в своих принципах. Такие крутые виражи в оперной карьере дали Эдуарду Сребницкому школу синтетического актера универсального амплуа. Хотя, безусловно, ведущим амплуа артиста стал герой. Несмотря на частую пафосность либретто, героям Сребницкого всегда веришь. Он никогда не «триумфаторствует» на сцене ради самолюбования. Его лучшим героям — Хозе («Кармен»), Калафу («Турандот»), Отелло, Самсону, Германну («Пиковая дама»), Радамесу («Аида») — присущи не только сокровенная лирика высокого порыва, упоения любовью и счастьем, но и контрастные метания души, терзания, бездна отчаяния и горя. Причем, переходы артиста из одного состояния в другое всегда выражены не только вокально, но и через «проживаемую» пластику, скульптурную выразительность поз. Особое внимание хочется уделить мимике Сребницкого. При кажущейся даже нарочитой природной «лепке» его выразительных скул, подбородка, удлиненного разреза глаз, который так кстати пришелся артисту в образе китайского принца Калафа, внешность Сребницкого хочется назвать именно театральной, запоминающейся. Что до самого голоса, то он идеально выражает не только душу, но и «инженерный» ум актера. Артист так глубоко работает над психологической нюансировкой и чувственной фразировкой оперных партий, что душевный мир его героев легко распахивается даже перед слушателями, не владеющими языками оригинала опер Верди и Бизе…

Сребницкий — артист уникальный, своего рода феномен, потому что между фиоритурой или ферматой и драматической последовательностью образа он всегда, не задумываясь, выбирает второе. Повторяю — это в опере! И, заметьте, от того только выигрывает он сам и спектакль в целом. Драматическая экспрессия, как правило, подкрепляет у Сребницкого даже самую высокую ноту. В итоге и происходит редкое на самом деле чудо театра. Можно смело сказать, что оперы при участии Эдуарда Сребницкого интересно не только слушать, но и смотреть. За много лет в театре актер достиг высшего пилотажа в работе со сценическими партнерами. Прирожденный лидер, с непреодолимым обаянием зрелой личности, в дуэтах Сребницкий умеет галантно «подать» партнершу, «сыграть» ее. Уверена, что это могут подтвердить все прекрасные солистки‑харьковчанки, с которыми выступает Сребницкий: Л. Кутищева, Е. Романенко, Е. Скворцова…

При том, что репертуарный список Сребницкого насчитывает сотню оперных партий, именно в Харькове состоялись особо дорогие артисту премьеры. У нас он впервые спел Отелло, Самсона, Калафа. Каждый из этих образов — индивидуален, но всех их объединяет дерзость человека, способного на поступок. Эта черта в них — от их создателя. В какой-то степени, любой герой драматического тенора — всегда ницшеанский, сверхчеловек. Потому со смешанным чувством восхищения, ужаса и понимания причин воспринимаешь то, как Хозе-Сребницкий убивает любимую Кармен, как сходит с ума его вступивший в неравный бой с потусторонним миром неистовый игрок Германн, как крушит колонны храма его ослепленный и окровавленный Самсон!

Неотъемлемой частью сценического образа Сребницкого является колоссальная энергия витализма, которая транслируется в каждой его роли. И когда эта энергия озаряет популярную кульминационную арию Калафа из «Турандот» Дж. Пуччини, кажется, что она затмевает даже сияние звезд и китайских фонариков сказочной сценографии Надежды Швец. Тем самым Эдуард Сребницкий подтверждает свое призвание — оперного певца, имеющего все основания называться певцом-актером.