«Погиб, погиб Флориндо, единственный…»

В конце 1970‑х Виктора Костецкого узнала и полюбила в образе Флориндо, кавалера из века «плаща и шпаги», вся страна. Тогда, уже известный в театральной среде родного Питера, он ворвался на телеэкраны в эпохальном фильме «Труффальдино из Бергамо». Кареглазый красавец в пудреном парике, с чарующей улыбкой пленил загадкой целостного характера. Казалось, в том далеком галантном столетии актер угадал родственную себе душу и соединил в образе Флориндо романтизм героя-любовника XVIII века с иронией, рационализмом и затаенной на дне глаз печалью человека конца века XX. Благодаря тому фильму Костецкий и стал звездой отечественного кино, открылся как редкий в СССР истинный артист мюзикла. А ведь мало кто знал, какой уникальной была его «заточка» под жанр.

Детство Виктора было послевоенным. Отец служил и прошел весь фронт, а семья далеко не сразу оказалась в Ленинграде. Кстати, родился Виктор и в среднюю школу ходил в Жмеринке, об архитектурных достопримечательностях царских времен которой он сохранил яркие воспоминания даже в красавце-Питере. Если отцовская стезя была примером патриотизма, то мать наделила Виктора тонким ощущением искусства. В разговоре со мной актер как-то обмолвился, что уже в ранние школьные годы настолько любил читать, что не мог уснуть, пока старший брат не приносил обещанный томик Лермонтова. Эта сверхъестественная даже для актера с профессиональной памятью начитанность и эрудированность отличала Виктора Костецкого всю жизнь. Мне, театроведу, в разговоре бывало подчас трудно соответствовать ему, актеру. Цитируя новый фильм или книжку о театре, литературе, истории, он искренне недоумевал: «Как, еще не читала? Неужели — не смотрела? Обя-за-тель-но..!»

В 60‑е Костецкому несказанно повезло среди сотен абитуриентов попасть в число избранных на последний курс к гению театральной педагогики Борису Зону. Может показаться странным, что позднее именно из-за уроков вокала В. Костецкий чуть не был отчислен из Ленинградского института театра, музыки и кинематографии. Главное, что студент вовремя спохватился, поразил кафедру артистическим исполнением шекспировского сонета и с тех пор уже редко когда не пел в спектаклях. На колоссальной сцене театра «Ленкомсомола» у главного режиссера своей судьбы Владимира Егоровича Воробьева он исполнял мировой хит «Мария» и танцевал рок-н-ролл в спектакле «Вестсайдская история»; он вокально-экспрессивно соответствовал запрещенному в СССР мюзиклу «Волосы», музыку из которого вплели в спектакль «Дансинг в ставке Гитлера»; да он даже в трепетной, интеллигентнейшей версии «Дней Турбиных» сыграл оперного баритона Шервинского! Когда Воробьева «перебросили» в ленинградскую музкомедию, Костецкий уже не представлял без него своей жизни. И ушел следом.

Виктор стал «первым сюжетом» уже в дебютной постановке режиссера на музыкальной сцене — «Как сделать карьеру». На смену тривиальным опереточным Мистеру Иксу, Раджами и Эдвину театр утверждал нового героя. Костецкий сыграл Финча — обаятельного и циничного карьериста, то есть образ абсолютно «антисоветский». Настоящий мюзикл требовал от драматического актера жертв — за вечер Виктор должен был спеть двадцать четыре вокальных номера! «Мне говорили, что нельзя петь и одновременно активно действовать, а я им доказывал, что могу! — вспоминал Виктор Александрович. — И высшая похвала за мою жизнь была — от музыкантов после генеральной репетиции «Карьеры…». Оркестр в полном составе встал и смычками «аплодировал» мне по пюпитрам».

А затем родилась легенда… Первый национальный мюзикл «Свадьба Кречинского» А. Колкера ставился Воробьевым тоже «на Костецкого». Фантастически‑мистические вихри произведения, образ призрачного мира зеркальных отражений, теней, пламени свечей и водоворота оживших карт — буквально затягивал актера в творчески опьяняющую, но такую опасную бездну! Костецкий делился ощущениями, что, оставаясь наедине с черной прорвой зрительного зала, в потоках симфоджазовой музыки на словах арии Кречинского «…И душит злость меня!» он выбрасывал вверх обе руки и моментально ощущал, что через его наэлектризованные пальцы вот-вот вылетит… душа. Играл на пределе. Как-то на театральную сенсацию заглянул Андрей Миронов и спросил: «Костецкий что, каждый раз так играет? Ему что, в долларах платят»?! Именно Виктор Костецкий, пришедший в музкомедию одаренным актером драмы, смог вписать своего Кречинского в галерею трактовок великих исполнителей. Его заложивший бриллиант и душу дьяволу-ростовщику герой был рефлексирующим неврастеником, который, познав истинную любовь, погибал в схватке с роком. Любопытно, что у Костецкого был и «личный пункт», позволивший придумать «биографию» своему герою. Будучи наполовину польской крови, актер отлично прочувствовал взрывной фактор в характере Кречинского, природу его авантюризма: «С таким вот азартом польские конники в 1939 году скакали с саблями на немецкие танки», — делился своей ассоциацией В. Костецкий.

Затем случилось счастье съемок в искрометно-комедийном и лиричном фильме В. Воробьева «Труффальдино из Бергамо», где партнерами по площадке у Виктора были не только коллеги из театра, но и Наталья Гундарева и Констатин Райкин. Сколько смотрено-пересмотрено, а сердце все так же замирает при звуках передающей горячечную пульсацию влюбленного Флориндо арии обретения им счастья: «Не знаю, как выжить ему удалось… Я видел прон-зенное тело насквозь…». И роскошный, экспрессивный, как сама музыка Александра Колкера, взмах руки-крыла Костецкого, который открывал вид на воображаемую панораму с брюлловской всадницей, скачущей в пене прибоя… «Немедля в Турин, загоняя коней, к моей Беатриче, любимой моей»! Говорят, для актера сыграть на сцене и в кино истинную любовь — высший пилотаж. Костецкий этим секретом владел виртуозно.

Спустя несколько лет Виктор Костецкий снялся в трехсерийном приключенческом «Острове сокровищ». На фоне жутких пиратов всех мастей, словоохотливого до идиотизма Трелони, неприветливого капитана Смолетта именно доктор Ливси в исполнении Костецкого воплотил для маленького Джима (и миллионов его сверстников-кинозрителей) и дружеский авторитет, и таинственное волшебство всезнания… Как тогда в трактире, когда доктор принес Джиму музыкальную шкатулку и с загадочной улыбкой мастера Дроссельмейера наблюдал мальчишеский восторг. Как всегда, Костецкий оттолкнулся в роли «от себя» — вдохнул в стивенсеновского доктора-острослова Ливси душу ангела‑хранителя юнги Джима. Интеллигентный, до чертиков обаятельный и элегантный Ливси даже фехтовал с пиратами — будто танцевал виртуозный танец!

Актер мюзикла — значит актер, играющий так же хорошо, как в драме, а поющий и танцующий, как в шоу или кабаре. В жанре отечественного мюзикла Костецкий с режиссером Воробьевым заложили эксклюзивные направления. Актер поражал универсальностью дарования. Он, служивший опорой режиссеру в поэтически-песенном реквиеме по погибшим в блокаду — «Отражение», вдруг «неожиданно» выстреливал в чисто комедийном спектакле «Как трудно быть сержантом». Тут Виктор сыграл такого себе Швейка, американской армии рядового Уилла, по-брехтовски точно и остро. Еще в брежневскую эпоху, задолго до всемирно известного киноцикла «Полицейская академия», Воробьев с Костецким открыли в театре золотоносную жилу армейского юмора! Тогда же Виктор сыграл главного героя в инсценировке фантастического рассказа Р. Шекли «Ордер на убийство». Его Том — на разрыв всех канонов — исполнял под сводами театра музыкальной комедии песни по мотивам шлягеров знаменитой ливерпульской четверки. Да и в пророческой силе спектакля сегодня не усомнишься… Костецкий играл обитателя фантастической планеты, «белую ворону», который категорически отказался быть пушечным мясом и стрелять в своего ближнего на развязанной не ими войне. В трактовке актера этот выбор был интеллектуальным и нравственным.

Как жаль, что «золотой век» не мог длиться вечно! В силу различных обстоятельств пути В. Костецкого и В. Воробьева разошлись, о чем Виктор, безусловно, жалел. В 1999 году режиссер трагически погиб, но крепчайшая творческая (кармическая?) связь между ними не исчезла. «Сколько бы я ни злился на него раньше, я до сих пор веду с Егоровичем разговоры, до сих пор он мне снится, и бывает, что мы вместе репетируем во сне. Ну — родные люди!» — признался актер в одной из бесед в последние годы.

В 90‑е актер перешел на драматическую сцену. Играл в Пушкинском театре, много снимался в кино и сериалах, но лучшие его работы остались в СССР: магнетично-притягательный священник-революционер Гапон («Жизнь Клима Самгина»), народоволец Каховский в любимейшей кинозрителями «Звезде пленительного счастья», наш современник-оперативник Важин («Гений»). С детства врезался в память его Павел из молодежной драмы «В моей смерти прошу винить Клаву К.» В небольшой роли образцового отца Костецкий тонко прочертил судьбу мужчины, всю жизнь любившего другую женщину. До сих пор перед глазами его нотация сыну, более похожая на признание в собственной трагедии: «Милые такими не бывают./ Сердце от тоски оберегая,/ Зубы сжав, их молча забывают…» В последние десятилетия Костецкий был одним из «спецов» дубляжа. Его голосом заговорили Джеффри Раш в «Пиратах Карибского моря», Кевин Костнер в «Телохранителе» и Аль Пачино в «Бессоннице». Голос — глубокий, богатый обертонами, волнующий и передающий все интонационное многообразие смысловой игры — действительно был визиткой Костецкого. Уже в 2000‑е, застав его в труппе питерского театра «Комедианты», я была потрясена тем, как буквально лучился обаянием и как звучал (!!!) Костецкий-Тригорин. Было какое-то разительное несоответствие маленькой сцены — большому Актеру родом из «золотого века» питерского театра. Именно за роль в спектакле «Записные книжки Тригорина» Виктор был удостоен высшей премии Петербурга «Золотой софит».

Еще 1 и 2 ноября Виктор Александрович выходил на сцену к зрителям в качестве учасника Шукшинского фестиваля. Параллельно репетировал новую работу… «Завещание целомудренного бабника». «Сорвалось!» — такой была последняя фраза главного героя его театральной судьбы — Кречинского. О чем думал актер в роковой для себя день 6 ноября? От чего вдруг остановилось его серце? Это так и останется трагической загадкой ухода кумира. Страшно, что ушел актер и не продолжится никогда список его ролей. Больно, что не встретишься больше в Питере с человеком, которого можно было узнать издали — годы оказались не властны над походкой и статью Кречинского… Не начнешь снова прерванный разговор: «…Виктор Александрович?» — чтоб услышать в ответ неповторимое, «костецкое»: «Ау?»

* * *

Виктора Костецкого похоронили в прошедшее воскресенье. Есть такая традиция — провожать актера в последний путь аплодисментами. А благодаря чуду кино, достаточно только в любой момент включить фильм «Труффальдино из Бергамо», как создатель воскреснет в своем творении. И в финальных кадрах мы снова увидим его, склоняющегося в галантном полупоклоне перед зрителями. Тут он молодой и счастливый, ослепительно белозубый, с неповторимыми, смеющимися глазами, ну и, как всегда, чуть ироничный. Одним словом, такой, каким Костецкий хотел запомниться. И запомнился нам навсегда!