С одной стороны, оно — своеобразное посвящение актеру-премьеру Театра Романа Виктюка Дмитрию Бозину, которому недавно исполнилось 40, с другой — перечень откликов самого разного толка о предстоящем в ХНАТОБе (10 декабря в 19.00) спектакле «Служанки». Кстати, тем, кто отметил Дмитрия уже давно, но еще не видел этого спектакля, будет самому интересно: узнает ли он актера в гриме…
Несмотря на переменчивую погоду в начале зимы, — хоть заморозки, хоть неожиданно вернувшееся в город тепло и ласковый ветерок всегда все перепутают. В такие дни в соответствии с нашим настроением и ожиданием необычного услужливая память предоставит самое лучшее. Самое лучшее из предлагаемого, самое лучшее из запомнившегося, самое лучшее из ожидаемого. И главное то, что это — хороший знак. Ибо «как вы яхту назовете, так она и поплывет». А «Служанки» не первый сезон уже «на плаву», — почти четверть века. Вернее, это их третий «заплыв». И, несмотря на то, что о спектакле писано-переписано, на него идут, его смотрят, о нем пишут и говорят. Говорят, что вторая редакция была лучше, чем третья, а первая лучше, чем вторая. Говорят, что диковинные декорации, причудливые костюмы, игра и пластика актеров, чарующие музыка и пение Далиды составляют единое целое, пронизывающее зрителя энергетикой «до мурашек» и ставшее для него настоящей легендой. Но Константин Райкин, некогда занятый в постановке (поначалу шедшей, кстати, в его театре «Сатирикон») и бывающий в нашем городе на гастролях, в ответ на вопрос и реплику о спектакле, мол, посмотревшие постановку до сих пор говорят не посмотревшим ее «эх! Не увидите вы уже такого!..», сказал автору этих строк буквально следующее: «Ну и хрен с ним, что не увидите! (Смеется). Стоит ли говорить о вещах, которые были десять лет назад? Спектакль не должен идти вечно, он должен пойти лет пять, а дальше его надо снимать. Мы его и сняли в свое время. Изъездили с ним весь мир, имели кучу разных призов и всего такого. Это был замечательный, выдающийся спектакль, но он уже в прошлом. Театр — это великое искусство настоящего времени. И слава Богу, что «Служанок» нельзя сейчас посмотреть, иначе это было бы печальное зрелище. Потому что спектакли стареют, и не надо этого видеть. Они должны идти, пока еще живы, потом спектакли начинают умирать».
Впрочем, сказано это было девять лет назад. И после Дмитрий Бозин, как видите, не без основания шепнул, что Константин Аркадьевич даже не смотрит в сторону сегодняшних артистов, когда они на той же сцене вновь дают известное представление.
Эта пьеса Жана Жене вновь восстановлена мэтром режиссуры, в связи с чем по-прежнему говорят, что «стиль Виктюка» — это понятие, которое прочно укоренилось в сознании искушенного зрителя и стало символом яркого и неожиданного театрального действа, сочетающего тонкий психологизм с феерической зрелищностью и ставшего гарантом превосходной актерской игры и высочайшего качества постановки. Это известные и, пожалуй, много раз повторенные слова. Однако те зрители и критики, кто по-прежнему влюблен в самую первую постановку «Служанок», сегодня тоже вправе утверждать, что, например, такое количество заключительных танцев в спектакле совершенно не оправдано и напоминает обыкновенный дивертисмент, абсолютно не оправданный в театральной постановке…
Но все это разговоры, и на самом деле Роман Григорьевич, не следуя «букве» пьесы, и в первом, и во втором, и в третьем случаях создавал свой спектакль: когда вокруг текста, словно облако аромата, его образ. Конечно, режиссер его, как всегда, нашел, умудрился увидеть отражение, выразил в музыке, пластике и даже фонеме реплик так, что нам осталось только смотреть, слушать и внимать. Впрочем, этого мало, у Виктюка, как всегда, надо еще и чувствовать. Что, у кого-то и с этим сложности? Тогда предлагаю обратиться к Дмитрию Бозину. Правда, главное, чтобы вне спектакля он не обратил вас в свою веру. В каком смысле? А вот в каком: по Виктюку все в нашей жизни пронизано и движимо страстью. И в соответствии с нехитрой фабулой спектакля две служанки так же страстно пытаются убить свою госпожу, потому что не в силах понять и принять ее доброты, раскованности и наивной откровенности. По этой причине они между собой постоянно разыгрывают сцены убийства, но внутренне служанки слишком слабы, чтобы воплотить задуманное… Однако вначале немного о самом Дмитрии.
В 18 лет он приехал в Москву, чтобы поступить в театральный вуз, и поступил сразу в два. В 19 — был замечен Виктюком и приглашен им к сотрудничеству. В 23 — с красным дипломом окончил ГИТИС (РАТИ), а в 26 — на гастролях в Израиле его назвали звездой русского театра.
В 33 — ему присвоили звание заслуженного артиста России, и вот уже почти десять лет он является премьером Театра Романа Виктюка, практически никуда, ни к кому и ни на что не отвлекаясь. И это при существовании общего негласного мнения: в спектаклях Виктюка, по замыслу маэстро, должна быть заметна лишь режиссура, а не актеры — они должны быть только эксклюзивными и дорогими винтиками. Он — заметен. Кто знает, почему. Причин много, равно, как и последствий: притом, что его часто называют странным и надменным, в труппе даже равнодушные к нему говорят, что никто не понимает мэтра так, как Бозин, и, возможно, встретив именно своего режиссера, ему сложно теперь найти общий язык с другими. В своем театре на Стромынке он стал рафинированным театральным актером, профи, и нет ничего, чего бы он не смог изобразить на сцене (лишь бы типаж соответствовал), но, по-видимому, именно по этой же причине у него скромные достижения в кино; прежде он общался с любым, кто его окликнет до или после спектакля, однако, вероятно, подустав от разного рода внимания и двусмысленных в силу специфики постановок вопросов, стал избирателен. Он злится и фыркает, когда откровенно хвалят его внешность, оставаясь уверенным в том, что красавцам нужно идти в модели, на сцену — талантам и трудягам; уверен, что все время меняется, и на одни и те же вопросы, разнесенные по времени, может дать совершенно разные ответы; понравившегося ему человека легко может расположить к себе, правда, после, по слухам, главное — не попасть под его горячую руку. Впрочем, есть вещи, о которых он всегда рассказывает одинаково (предлагаемое — одно из них). Это так же верно, как то, что говорили о театре древние: если случится выбирать между симпатягой, человеком-душкой и артистом, — выбирай артиста. Поэтому я выбираю его…
—Дмитрий, вам нравится то, как вольно порою современные режиссеры обращаются с классикой?
—Не знаю, не знаю… Я, например, не люблю, когда «Аиду» ставят в чеченской форме. Я считаю это упрощением, а не объяснением системной сути конфликта.
—А «Евгений Онегин»?
—Ой… Не буду я ничего говорить.
—Вы работаете в репертуарном театре…
—Ни в коем случае. За все годы я никогда не работал в репертуарном театре.
—А разве Театр Романа Виктюка не государственный, муниципальный, репертуарный?..
—Нет, Театр Романа Виктюка — это антрепризный театр. Мы все время куда-то едем и выпускаем спектакли, которые проживают свой антрепризный срок, не более того. Репертуарный театр существует в определенном городе, в определенном здании и ежемесячно выдает некий репертуар, на который зрители должны приходить каждый день и составлять свое мнение о нем. В общем, я в таком театре никогда не был и не представляю того, чтобы я в нем оказался.
—Но трудовая книжка у вас в этом театре?
—Да, конечно.
—А зарплата от государства?
—Да, это государственная структура, и, тем не менее, у нее совершенно другое название: это московский муниципальный не репертуарный театр.
—А будущее у репертуарного театра в широком смысле слова есть?
—На мой взгляд, у репертуарного театра нет будущего.
—Почему?
—Потому что это совершенно иная форма, которая на данный момент не подразумевает творчества, хотя… Хотя «Сатирикон» — репертуарный театр, тем не менее творчества там много. Туда приходят режиссеры, ставят, становятся и заметными, и значимыми. Я, например, считаю, что «Король Лир» — очень мощный спектакль. Еще театр Фоменко… был… до недавнего времени, пока был жив его Мастер. Хочется надеяться, что и дальше так будет… тоже репертуарный театр, и, тем не менее — это также творчество. Вот театр Мирзоева не репертуарный театр, у него нет своего здания, но есть своя команда, и это также творчество. Все-таки, я думаю, что творчество зависит от личности, а в том, какова форма изготовления, инструмент — это уже дело десятое, хоть телекамера.
—А вы хотели бы иметь свой театр?
—Конечно, хотел бы.
—А когда-нибудь вы изменяли театру?
—Что такое «изменял ли я театру»?
—Да в самом обычном смысле этого слова: изменяли или нет?
—Дело в том, что изменять кому бы то ни было можно только в том случае, если ты рассчитываешь на верность. Я никогда не рассчитывал на верность театра! С моей точки зрения театр — это изменчивая структура: доверять ему нельзя, любить его нельзя, раствориться в нем нельзя…
—И что, вы не хотели бы этого в идеальном случае, скажем так?
—Я не рассчитывал на верность. Ни на верность Виктюка, ни на верность Театра Романа Виктюка, ни на верность зрителей Театра Романа Виктюка — никогда не рассчитывал, ничего подобного! Вот поэтому и изменить мне ему нельзя.
—Но если вы любите театр…
—Совершенно не связанные между собою вещи: любовь она или есть, или нет, а верность — это уже факт веры или неверия. Человек может быть не верным, но очень любящим, равно, и наоборот: может быть верным, но ненавидящим тебя. Однако верным тебе до гробовой доски.
—Если такое бывает, то это наихудший вариант, по‑моему!
—Самый страшный, какой может быть!
…Почему так часто бывает в жизни, как противостоять квинтэссенции ничтожности и беспомощности человеческой, ни пьеса, ни актеры ответа не дают. Но посмотреть и послушать, — почему нет? В конце концов, для этой беседы режиссер выбрал именно этих актеров, а актеры — режиссера, значит, в чем-то они правы…