Слово «концерт» в привычном его понимании к выступлению Олега Митяева не совсем подходит — он только импровизирует, выбор же песен зависит от настроения зала, которое он очень чутко улавливает. Хоть песни его зачастую грустные, на сцене Олег очень веселый, и пришедшая публика не оставляет его шутки без ответа. Таким же нескучным, безудержно остроумным, с потрясающим чувством юмора, он оказался и вне сцены Харьковского ККЗ «Украина».
—Олег Григорьевич, начнем с главного, ну, для большинства главного: вашу песню «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…» уже более четверти века поете не только вы, но и трио «Меридиан», трио имени Валерия Грушина, ансамбль самых именитых ваших коллег под лозунгом «Песни нашего века». К ней, слышала, добавлены новые куплеты, написаны пародии. Судьба этой песни, должно быть, удивительна при всей простоте музыки и текста…
—М-да… Но при том что она многим нравится, петь ее, как оказалось, можно не везде.
—Неужели?
—Я тоже об этом не догадывался, но однажды выступал в женской колонии и по привычке стал заканчивать этой песней. А когда дошел до слов «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», догадался. Кстати, к ней не только дописаны новые куплеты. В разные годы в разных городах ее вообще переделывали.
—В самом деле? А как в смысле авторского права?
—Да тут хоть бы вообще с какими-либо правами было остаться. При записи ее на пластинку исполнителям сказали: «Вы еще матом спойте, какие у нас могут быть бродяги?» А там всего-то было, помните: «Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка улыбнись!» Ну и исполнители, кстати, трио «Меридиан», спели: «Ты что грустишь, дружище?» А когда печатали слова песни в «Комсомольской правде», уже никто никого ни о чем не спрашивал. Напечатали просто: «Ты что грустишь, товарищ?»
—Как теперь говорят, нормально! А, вообще, вы не против того, что все, кому не лень, поют ваши песни?
—Да как вам сказать… Вот у меня несколько лет назад концерт был в Кремле. Странный такой… В свой день рождения (мне тогда исполнилось 50 лет) я просто сидел на сцене, а другие пели мои песни, и именно это было для меня, конечно, странным. Я, как чувствовал, заранее попросил прощения у публики за всех артистов, которые выходили. И первая, как назло, выступала Лолита, а вы знаете, как она может спеть. Во-первых, песня была от мужского лица, а она ее пела от женского. Во-вторых, песня — и это главное! — была совсем о другом. Ну и… что она там только ни делала: валялась на полу, не к месту дергалась… А песня была такая серьезная. Я ее, по крайней мере, такой задумывал. Но они сами, артисты, выбирали песни. Хотя я предлагал Газманову, например, исполнить «Кандалакшу», но он почему-то выбрал туристическую песню «Доконали». Лев Лещенко — самую любимую…
—«Под животом моста»?
—Да. Uma2Rman — «Лето — это маленькая жизнь». А Валерии я предложил много песен и очень удивился, когда она выбрала песню о родильных домах. А потом понял, что, видимо, у нее еще «все впереди» и тема эта ей по-прежнему близка. Но исполнила она ее хорошо. Ну, конечно, Ирина Богушевская, Тамара Гвердцители, Сергей Безруков спели очень здорово, в таком классическом стиле, и, разумеется, лучше, чем я. Так что если кто-то исполняет мои песни, я не против, пусть поют на здоровье. А кто их поет и как они звучат, не так уж важно. Главное, что они нравятся и к ним тянутся.
—Со временем все больше складывается впечатление, что многие песни Uma2Rman, например, вышли из-под вашего пера. «Проститься…» так уж точно. Или это иллюзия?
—Нет, не иллюзия, просто Вова Кристовский очень долго пел песни Олега Митяева в столовой № 362 в Нижнем Новгороде, зарабатывал этим на жизнь. Гонораром, правда, не делился, хотя что там — 132 рубля… Вот поэтому у него все похожее как-то и просочилось. А на диске он еще исполняет «Лето — это маленькая жизнь», так там вообще слушаешь и думаешь, что это я. По молодости.
—А у вас ни по молодости, ни сейчас действительно нет политических песен?
—Да была одна, есть там что-то про «Лениных-Сталиных». Меня даже периодически спрашивают о том, какой же смысл на самом деле я вложил в этот текст. А я всегда отвечаю, что в основном эти стихи — воспоминание о детстве, и это как раз то время, когда Ленина и Сталина обманывать нельзя было. Вот мы и думали, что Сталин стал плохой, но Ленин-то был ничего, хороший, добрый, — и это грело. Уже потом выяснилось, что он тоже никуда, но ведь все это было потом. Так что в каждом времени есть свои сложности, радости. Но поскольку была своя определенная вера во что-то или в кого-то хорошего, то у меня такое впечатление складывалось, что мне всегда было хорошо.
—Хорошо‑хорошо? И в вас самом тоже не было ни минусов, ни изъянов?
—Ну почему? Как-то пишу песню про Марсиандию, и кто-то под руку говорит мне: «Что это у тебя в каждой песне то выпивают, то закусывают? То водка, то коньяк, то «Хванчкара», то шампанское? Что, проблемы какие?» А я возьми и скажи: «Нет. Вот сейчас напишу песню, и ничего такого в ней не будет». И вот пишу, пишу, терплю и ничего такого даже и не вспоминаю. Дописал до самой последней строчки, вытерпел, а потом как выдам, когда плыли на плоту по этой Марсиандии: «Я приветствую в тебе Бога, выпивающего со мной»!..
—Это не считается!..
—Да как сказать. Если на бумаге, то не считается. Иногда мне кажется, что я не меняюсь. Но чем дальше, тем больше понимаю, что это не так. Вот когда вышел пиратский альбом под названием «Город Челябинск», куда вошли мои песни, не записанные ни на один музыкальный диск (и где только их раздобыли?), мне стало ужасно стыдно. Я краснел, когда слушал запись, оттого что видел, какие поднимал темы, с каким пафосом пел лет двадцать пять назад…
—Это только поднимает ваши акции как художника… У вас выпущены диски, книги, вы в общем-то не прячетесь от журналистов, хоть разговоры вертятся, возможно, вокруг одного и того же… А есть ли при этом вопрос, который вас злит, удивляет, смешит или настораживает?
—Определенного такого вопроса, пожалуй, нет. Но некоторые, действительно, удивляют. Вот, например, спрашивают: кто, по-вашему, русскоязычный бард № 1 в мире? Вхожу ли я сам в первую пятерку лучших бардов? Ну, вы же знаете, это очень индивидуально. У каждого свой рейтинг, у каждого своя десятка. Для кого-то сосед по лестничной клетке так поет «Ой мороз, мороз!», особенно когда выпьет, что если выбирать, то только его.
—Ну да, а если он еще затянет «Розпрягайте, хлопцi, коней!»…
—О да! Верхняя позиция рейтинга обеспечена.
—Олег, говорят, как большинство известных и обеспеченных москвичей вы переехали жить за город, в Подмосковье. На вашем творчестве это уже как-то позитивно отразилось?
—Действительно, когда в Москве мне уже надоело, я съехал в Подмосковье, в деревню, и подумал: «Ух ты, как тут все здорово!» Потом все увиденное быстренько опоэтизировал и написал песню. Спел ее соседу — вот, мол, про вашу деревню написал, ну кто бы еще это так здорово сделал. А он послушал и говорит: «Ну, Матусовский прямо тут вот у нас написал «Подмосковные вечера», а я сам как-то ходил по грибы, напевал-напевал и напел: «У природы нет плохой погоды, всякая погода благодать». В общем, там у меня рядом за забором поселок советских писателей, и каждый квадратный сантиметр его уже давно описан. А я приехал, опоэтизировал — и такой гордый! Но моя провинциальная наглость все-таки оказалась плодотворной, она помогла мне написать еще одну песню про деревню, про Царское Село. Однако не обошлось без конфуза. Я тут недавно взял и перечитал взахлеб Пушкина. Прочитанное, конечно, навеяло мне много чего о поэзии, о поэте, который, как известно, «в России больше, чем поэт», о Царском Селе. Вот я и написал песню, назвал ее «Поручик» и стал везде распевать. И в Питере, и в Царском Селе. И надо же, как раз в этом самом Селе после концерта подошел к нам человек из фонда русской поэзии и говорит: «Хорошая у вас получилась песня». А я ему в ответ: «Да-а. Не зря «Поручик» называется». А он мне: «Только мне кажется, что это о Лермонтове, он, кстати, поручик, несмотря на то, что песня о Царском Селе». Ответить было совершенно нечего!.. Хорошо хоть потом мне рассказали, что Лермонтов, будучи поручиком, тоже служил в Царском Селе. Так что, если всего промежуточного не рассказывать, все сошлось в конце концов.
—Олег, вы говорите, что систематизируете, классифицируете и проводите одному вам известную какую-то градацию зрительских записок после концерта. Содержанием самых занимательных, на ваш взгляд, можете поделиться?
—Запросто. Например: «Мы слушаем ваши песни всей семьей, когда делаем генеральную уборку. А сегодня сидели на вашем концерте, и такая у нас радость — ничего не надо делать!» Или: «Дорогой Олег! После вашего концерта моя жена соглашается исполнять свой супружеский долг только под ваши песни. Скажите ей, пожалуйста, что есть и другие исполнители». Вот такая была записка: «Исполните, пожалуйста, песню «Француженка», «Крепитесь, люди, скоро лето!» и «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», если, конечно, помните».
Еще такая: «Вы мне очень нравитесь, хотя я еще не определилась, кто же нравится больше — вы или Розенбаум. А пока исполните, пожалуйста, песню «Вальс-бостон».
Не знаю, от ребенка ли, но была такая просьба: «Спойте, пожалуйста, песню, где есть такие слова: «Тихо подрастает на щенках поросль…»
—Ой, не могу больше!..
—Нет уж, слушайте дальше, раз попросили! Один мужчина из Новосибирска в отчаянии написал: «Год назад в ККЗ им. Маяковского после вашего концерта я бросил пить. Полгода назад после концерта в Академгородке завязал с курением. Рискуя последней радостью в жизни, сегодня пришел опять».
—А адресованный в ваш адрес пример женского отчаяния есть?
—Есть. «Дорогой Олег! Как жаль, что таких мужчин, как вы, в жизни не бывает!..»
—Как я понимаю эту женщину! Интересно, откуда она? Но луч-
ше — молчите. Понятно, не хотите произносить фразу «практически отовсюду»…