Ровен ли был путь к сцене этой некогда робкой девочки с темными косицами по прозвищу Цапля, со временем превратившейся в прекрасного Белого лебедя?..
Родители будущей актрисы исповедовали культ Пушкина, предпочтение отдавалось роману в стихах «Евгений Онегин», в честь Татьяны Лариной они и назвали свою дочь. Природа Северного Кавказа, где она родилась, питала живое воображение девочки. Особенное очарование таили для нее разноцветные в воздушной перспективе горы. Ей верилось, что эти могучие великаны охраняют ее город, покоившийся у их подножия, будто в огромной волшебной чаше. Так родилась первая в ее жизни сказка, от ненарочного сочинительства которой пролегал извилистый путь к сознательному творчеству.
Дошкольницей, в Харькове, она окунулась в море симфонической музыки в театре оперы и балета, еще в старом его помещении с кариатидами в бельэтаже. Наблюдала из директорской ложи, как играл оркестр, многоголосье которого пронзала вдруг папина флейта-пикколо, как порхала будто в невесомости ее мама – «сильфида» среди таких же, как она, призрачных героинь, и тонули в мареве софитов подмостки. Сказка в ее жизни, однажды начавшись, продолжалась вереницей романтических представлений, среди которых любимым было «Лебединое озеро». Вскоре начались прозаические уроки игры на фортепиано и у станка в балетном классе. Подростком она прочла книгу об Анне Павловой и поняла, что танцевать так, как она, не сможет.
Но жизнь шла своим чередом. Занятия балетом сменялись пристрастием к народным и бальным танцам. Ее привлекал спорт — плавание, водный слалом, коньки, лыжи, 10-километровые забеги по снегу вдоль железнодорожного полотна. Она не была «принцессой на горошине», хотя такой наверняка представлялась в чьих-то глазах. Уверенность в своих силах пришла к ней на прослушивании перед поступлением в Харьковский институт искусств, когда народный артист Украины Евгений Лысенко дал ей свое благословение.
Помнится первая работа актрисы в спектакле шевченковцев «Зірки на ранковому небі», где она сыграла роль потрепанной жизнью уборщицы-алкоголички. Ее Анна появлялась на сцене из-под груды какого-то хлама. Волосы — «я упала с самосвала». На помятом лице — размазанный в пьяном угаре макияж. Нетвердо стоявшая на ногах, она то и дело натыкалась на предметы нехитрой утвари, гремя порожним ведром и грязно ругаясь. Зритель удивился бы, если б ему сказали, что в этой роли выступает примерная 19-летняя студентка со всеми «пятерками» в зачетке. Режиссер спектакля из педагогических побуждений дал ей роль «на сопротивление», и она с ней справилась.
Кто знает, как происходит становление творческой личности? Ведь это все равно, что волнение подземных вод, но бесспорно: актеры растут на серьезном ролевом материале. Иному из них годами приходится ждать заветной роли. Т. Гриник «скрипичная партия» досталась года через три после ее дебюта. Это была роль Корделии — «Белого лебедя» в трагедии «Король Лір».
«Корделия» открыла галерею жертвенных героинь в творчестве актрисы. Среди них — наделенная даром творчества простая селянка София в украинской классике «Хто винен? (Безталанна)», забитая бедностью, жадная к удовольствиям плоти Мария в драме «Woyzeck», внутренне надломленная Алла Вадимовна в «Зойкиной квартире», Актриса В с живыми надеждами в спектакле «Акторська гримерна».
В камерном спектакле-дуэте «Маленькі подружні злочини» Т. Гриник выступает в образе нашей современницы. Ее Лиза — и жертва, и палач своего заигравшегося в собственные игры мужа. В образе Лизы и во многих других ролях Т. Гриник привлекает обольстительная мягкая женственность актрисы, что совсем не отменяет моментов острой характерности в роли, а также — ее музыкальная пластика движений и жестов, тонкость чувств, перелетающих через рампу, наконец, — красота. Эти качества проявляет актриса и в роли послушной своему сердцу Мэг в комедии «Примадонны» в постановке режиссера и худрука театра Александра Аркадина-Школьника. В том, что этот спектакль-рекордсмен по количеству аншлагов дарит зрителям полноту ощущения радости, есть ее немалая заслуга. Однако задумывался ли кто-нибудь из почитателей актрисы над тем, откуда она черпает творческую энергию?
—От талантливых людей, — отвечает на вопрос Татьяна, и ее глаза выстреливают озорными чертиками. — Одним из них был руководитель нашего актерского курса в Харьковском институте искусств Александр Григорьевич Беляцкий. В общении с ним начинала бешено работать фантазия. «Батько», как мы нежно звали его, мог всего за две-три репетиции слепить отдельные сцены спектакля, как это было в работе над комедией «Мина Мазайло». Как-то раз мы сдавали ему урок на беспредметное действие. Иной педагог в пух и прах разнес бы неумелые сценические опусы подопечных, другое дело — А. Г. Беляцкий. Обладая ярким талантом сценического перевоплощения, он показал нас самих с таким бесподобным юмором, что стены содрогались от нашего хохота. Это была высшей пробы школа актерского мастерства.
—Студенческие находки закреплялись в спектаклях?
—Конечно! Для «Мины Мазайло» один придумал комичную сцену с пулеметом, другой напялил на голову «дядьки Тараса» повязку в стиле Рембо, «Мокий» щипал свой шарф, будто струны арфы… На гастролях театра во Львове и Тернополе вместо запланированного десятка представлений спектакля «Мина Мазайло» мы сыграли в три раза больше на стационарной площадке и еще возили по клубным сценам нашего «Мину»…
—…где вы и сегодня играете рейтинговую роль классной дамы на пуантах Бароновой-Козино. Вы вошли в труппу Театра им. Т. Шевченко в 1989 году. Сложновато было на первых порах?
—Трудно было по разным причинам. Приходилось подрабатывать «на стороне», в течение года я позировала студентам-скульпторам. О том времени сохранились такие яркие впечатления!.. Ранней весной мы выезжали в лес, собирали подснежники, от которых потом было синим-сине в мастерской, где мы согревались крепким чаем и слушали пластинки с записями Булата Окуджавы.
—Как вы стабилизируете ситуацию, «когда подступает отчаянье»?
—Как-то раз у меня опустились руки, в тот день я шла по Пушкинской, со мной поздоровалась незнакомка и сказала: «А мы вас так любим по сцене!» И плохое настроение вмиг улетучилось. А чаще всего в передрягах спасает общение с природой. Мой дядя из кубанских казаков, сын лесника, научил меня понимать язык природы — повадки животных, птиц, душу деревьев, трав. Помню, как на Кубани запекали рыбу в лопухах, как ходили ночью к морю, пели на берегу. Это называлось «песней море тушить». А на гастролях с Андреем Жолдаком в Финляндии, где много озер, в городском парке города Тампере мы буквально с рук кормили пару белых лебедей.
—В Харькове у вас есть любимый уголок?
—Да, это Мост любви, перила которого сплошь усеяны навесными ритуальными замочками, скрепляющими, согласно легенде, любящие сердца.
—Раньше вы увлекались искусством цирковой гимнастики, сегодня — йогой…
—Йогой, тибетской гимнастикой, аэробным дыханием, кислородной гимнастикой по принципу «боди-флекс», японской гимнастикой Кацудзо Ниши… Практикую и другие методики.
* * *
Когда я была только начинающей актрисой, у меня возникло желание попытать счастья в Санкт-Петербурге. Я приехала в этот удивительный город на Неве, прошла прослушивание, и все как будто складывалось наилучшим образом. Но в какой-то момент я вспомнила о нашем театре им. Т. Шевченко, и меня потянуло домой. Видимо, не зря мне запомнились слова А. Я. Литко, сказанные им перед нашей труппой: «При любых обстоятельствах не уходите из Театра Шевченко…»
—Вам как актрисе не грозило раздвоение личности от разнообразия ролей?
—Однажды мне пришлось испытать что-то подобное. В «Шельменко-денщике» я играла роль лирической Присеньки, и вдруг назначили срочный ввод на эксцентричную роль Эвжени. А в этом спектакле во всех сценах с Эвжени присутствует Присенька!.. Не соскочить с одной роли на другую было делом нелегким.
—Вы наверняка находились под обаянием Л. С. Тарабаринова, причем не только на сцене, но и в жизни, будучи его невесткой.
—Благодарна судьбе, что была
партнершей Леонида Семеновича во многих спектаклях. Это было испытанием с огромным знаком «плюс». Л. С. Тарабаринов был потрясающим артистом, чувствовавшим мою малейшую неправду на сцене, он замечал мои мельчайшие нюансы в роли, вплоть до изменения зрачка глаза.
—А каким он был дома?
—Представьте себе, и в домашней обстановке он оставался артистом. Любил стряпать, угощать, устраивать домашние посиделки, и все у него выходило по-артистически. Приходя домой с набитой продуктами сумкой, он рассказывал, каких необыкновенных людей видел на базаре, какой изумительно светлый взгляд был у какой-то торговавшей бабушки. Конечно, на базаре его узнавали как артиста и пускались в воспоминания о его и своей молодости. Летом на даче Леонид Семенович вставал рано-ранехонько и шел на рыбалку, а дорогой кормил всех котов и о чем-то с ними разговаривал… Я искренне верю в то, что Леонид Тарабаринов, Анатолий Литко, Александр Беляцкий, Рея Колосова, Людмила Попова, Елена Тимофеенко и многие‑многие актеры, режиссеры, художники театра им. Т. Шевченко, перейдя в мир иной, оставили в его стенах лучшую частицу самих себя. На что не может не отзываться благодарностью и преклонением живая душа актера.