Вадим Костроменко: 80 лет в своем фарватере

Вадим Васильевич Костроменко родился 26 сентября (а не 28, как утверждает Энциклопедический словарь кино) 1934 года в г. Артемовске Донецкой области. С 1952 по 1957 год учился на операторском факультете ВГИКа, в мастерской Б. И. Волчка. С марта 1957 года работает на Одесской киностудии, сначала оператором (снял 13 фильмов), затем кинорежиссером (поставил 12 фильмов). Заслуженный деятель искусств Украины. Награжден орденами Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, в 2004 году — орденом «За заслуги» III степени. В 2005 году Международный институт культуры (Турин) присвоил ему звание профессора культурологии. С 1996 года — директор Музея кино Одесского отделения Национального союза кинематографистов Украины. Больше ничего такого интересного и «клубничного» из легковерного и взбалмошного мира кино: одна запись в трудовой книжке, одна жена (правда, два сына), одна позиция относительно любимого дела — кино должно быть нравственным. …Но если бы Вадим Васильевич не мыл руку с того самого момента, когда увидел и поздоровался за руку с первой знаменитостью (или будущей знаменитостью) еще во ВГИКе, а потом на Одесской киностудии, на ней был бы уже многокилограммовый, как говорят в Одессе (да, наверное, и в Харькове), лэп. Он слушал лекции Довженко, учился с Шепитько, работал с Тарковским, после картин «Квартет Гварнери» и «Секретный фарватер» долгое время был дружен с Соломиным и Котеневым, что случается совсем не часто после окончания съемок фильма. Наблюдал молодую, теперь заматеревшую, знаменитую молодую поросль Ташковых и Тодоровских, когда та, словно на площадке молодняка в зоопарке, и ростом с ногу современной модели куролесила на территории Одесской киностудии в советской детской одежде типа унисекс — хлопчатобумажных колготках. А со сколькими семьями знаменитостей он дружил, потому что жил то в одном коридоре, то на одной лестничной площадке, то в одном парадном или одном доме: Ташковы, Тодоровские, Поженяны (список можно продолжать)… И не просто жил и дружил, а работал! Был единомышленником! Так что постоять рядом и искупаться в лучах его заслуженной славы от сделанного и достигнутого стоит, стоит. Вот только перечислить все это теперь, наверное, сложно, даже, скорее, невозможно, шутка ли: за 18 лет руководства Музеем кино кто-то родился и стал совершеннолетним, а за время работы Маэстро на студии — 57 лет — родиться и достичь пенсии! Впрочем, как все начиналось Вадим Васильевич помнит до сих пор.

Он описал это в одной из своих книг: «Я ступил на перрон и задохнулся морем.

Это случилось ранним утром 20 марта 1957 года. Я вышел из поезда Москва–Одесса на площадь никогда не виденного мною города. В кармане у меня лежало направление Министерства кинематографии СССР на работу в Одесской киностудии с предоставлением жилья как молодому специалисту. Надо сказать, что специалист-то я был еще не ахти какой. За плечами, да, четыре года учебы во ВГИКе у прекрасного мастера, одного из лучших кинооператоров страны Бориса Израилевича Волчка; за плечами, да, на «отлично» защищенный диплом, дающий право выбора места работы. Но все это осталось там, в другой, студенческой жизни, и, как оказалось потом, настоящая производственная учеба только и начнется тут, где всерьез снимают кино. А тут все было непривычно: и невероятно теплая весна, и открытые окна в стареньком трамвае номер пять, в котором я ехал к месту работы, и, несмотря на раннее утро, говорливые, оживленные пассажиры, так непохожие на утренних московских пассажиров метро, не выспавшихся и мрачно молчаливых. Все было не так, как я привык ощущать за почти пять лет учебы в Москве. Как примет меня этот город? Как мне в нем будет работаться?

И вдруг наш трамвай остановился. На перегоне между остановками тормознул и встречный, кабина к кабине. Из нашего высунулась вагоновожатая, крикнула:

—Ну что там Соня? Родила?

—Родила! — радостно возвестила водитель встречного.

—Нормально?

—Или!

—Мальчика?

—Нет!

—Девочку?

—Нет!

Весь наш вагон насторожился, потянулся к приспущенным окнам.

—А кого? — изумленно прокричала наша вагоновожатая.

—И мальчика! И девочку! Оба сразу! Представляешь?!

Кто-то из наших пассажирок взволнованно крикнул:

—А кормит сама?

—Сама, сама!

—А вес, вес какой? — любопытствовала другая.

Вопросов было много. Ответов тоже.

Трамваи стояли. Люди как бы ехали на работу. Но никто не возмущался задержкой в пути. Все, кто был ближе к окнам, дружно заплевали:

—Тьфу, тьфу на них!

Это потом я узнал, что такое плевание обозначает пожелание новорожденным всего наилучшего и защиту от сглаза.

Наконец трамваи тронулись. И я подумал, что, наверное, в этом городе мне будет существовать легко и комфортно.

Директор студии поднял на меня тяжелый взгляд и сказал:

—Выйдите!

Я попятился, ткнулся спиной в дверь, как-то нашарил ручку, открыл и вышел в приемную. Вот так раз! Я так стремился именно на эту студию. Выбором своим удивил распределительную комиссию: почему не «Мосфильм»? Имел ведь право! Я же выбрал Одесскую киностудию! А он даже не взглянул в мои документы. После моих слов «Я к вам из Москвы по направлению» почти рявкнул: «Выйдите!» И все…

Секретарша пояснила:

—Может, пишет что важное. Занят. Подожди.

Я подождал. Секретарша вошла к нему, тут же вышла:

—Заходи.

Я вошел снова.

Большая гривастая седая голова. Набрякшие веки. Тяжелый оценивающий взгляд. И снова:

—Выйдите!

В полном смятении я опять в приемной. Секретарша посмотрела на меня внимательно и вдруг сдернула с меня красный шейный платок из-под воротничка ярко-желтой рубашки. Посмотрела на мои брюки-дудочки, короткие, как и полагалось тогда по московской стиляжьей моде, чтобы из-под них были хорошо видны носки в широченную красно-белую полоску. Взглянула на желтые туфли с большими медными пряжками и толстенной микропористой подошвой. Приказала:

—Спусти штаны пониже, закрой эти дурацкие носки.

Я послушно спустил штаны.

Окинула взглядом и сказала:

—Теперь иди.

Директор снова поднял на меня глаза и вдруг встал из-за стола, пошел мне навстречу, раскинув руки, как для объятья:

—Здравствуй, племя молодое, незнакомое!

Я был принят на работу.

Спасительницей моей была вечная студийная секретарь, пережившая многих директоров, Галина Николаевна Левятова.

Очень быстро я понял, что директор смертельно не любил пижонства ни в чем: ни в одежде, ни в поведении, ни в творчестве. А поскольку творцы у него тогда были в основном молодые москвичи-ВГИКовцы, приходилось ему заниматься и их воспитанием.

Звали директора Александр Валентинович Горский…»

Если и не самый, но уж точно один из памятных моментов на съемках собственных фильмов у Вадима Костроменко связан с Харьковом. Снимали картину «Шкура белого медведя». Город выбрали неспроста: искали и красивый, и рабочий, и большой, ну в общем, как столица, только менее узнаваем, а тут еще в Харькове первый в Союзе (!) цветомузыкальный фонтан открыли и — лестница, что на Университетской горке!.. Одесситов она просто очаровала: кто посмеивался над ней, сравнивая с одесской, кто соображал, как лучше снять, кто ступени пересчитывал. Помирил всех неожиданно неизвестный прохожий: «Нечего пересчитывать, вы не в Одессе, ровно 50». «А в Одессе — 200», — отозвался кто-то из группы… Граждане хорошие, как сказали бы все в той же Одессе, через столько лет мы квиты: и у вас, и у нас время стерло по две ступени. Проверено. Итак, картина про любовь, производство и про то, что духовному началу хорошо бы доминировать над «шкурным», тем более в душах только вступающих во взрослую жизнь. А в Харькове недавно открыли прогулочную подвесную дорогу. И чтобы усилить романтичность эпизода встречи и объяснения молодых людей, режиссер усадил их в одну «люльку», а сам с оператором сел в следующую. Плывут по воздуху, снимают. Все замечательно. Но в конце пути, только все сошли на твердую землю, их встретили несколько человек в штатском и спросили, есть ли у группы разрешение на съемку. Нет?! Как?! Не важно, что вы снимали только панораму города и крупные планы главных героев, под этой дорогой, глубоко под землей, находятся секретные объекты. Костроменко, разумеется, отдал по требованию пленку и ее тут же засветили. Вот так, как говорится, нежданно-негаданно узнали, где находится государственная тайна… А еще, что касается Харькова, то Вадим Васильевич с огромной теплотой, признательностью и любовью вспоминает время знакомства, общения и работы с нашей землячкой Натальей Фатеевой на съемках фильма «Ответная мера».

Следующий случай совсем не смешной, но помнит о нем Вадим Васильевич в подробностях до сих пор. На съемках в Белоруссии киноленты «Всадники» о начале войны, трех подростках и их попытке спасти элитных лошадей ничего особо жестокого и кровавого, чем так грешит современный кинематограф, не было. Но немного военной, закамуфлированной под немецкую, техники, конечно, было, ну и рота-другая, переодетых в соответствующую форму солдат, безусловно, тоже. И местный сельсовет киношники предупредили, что в таком-то месте в такое-то время будут проводиться военно-технические съемки. Но так получилось, что в зону их работы попал старичок, который ничего об этом не знал. А в Белоруссии, где, как сказал поэт, был истреблен «каждый четвертый», и в начале 70‑х оставалось еще все настолько больно и свежо в памяти, что старый человек принял увиденное за чистую монету. Он как мог добежал до поселка и на пороге сельсовета из последних сил выдохнул: «Немцы в лесу!!!» Это были его последние слова…

Незабываемым для автора картины «Секретный фарватер» было много чего, и если никто не против, мы специально этой картине посвятим отдельный рассказ, ну а сегодня, к сожалению, только один эпизод, поскольку без «Секретного фарватера» и Костроменко не Костроменко. Снимается бой под Калининградом, на самом деле у берегов Карелии, одни катера топят другие, то тут, то там поднимаются столбы воды, и так дубль за дублем. Когда все стихает, на морской поверхности оказывается не только куча рыбы, но и лодка с рыбинспектором. Оказалось, настреляли огромный штраф. Однако в Советском Союзе все так любили кино, что много чего давали киношникам бесплатно, без всякой аренды, не говоря уж о том, что штрафы ради искусства прощались само собой. Как правило, пока режиссер рассказывал представителям власти о своем новом киношедевре, к удовольствию обеих сторон уже все было улажено. В данном случае в мгновение ока задействованные в кинопроцессе моряки «поймали» рыбу и поручили ее коку. Тут же и бутылка нашлась, как будто ее продавали за соседней сопкой. Дальнейшие комментарии, несложно догадаться, излишни… Но не меньше в той экспедиции Вадима Васильевича удивил актер Анатолий Котенев: каждую свободную минуту он ­уединялся и прихваченными из дому резцами из клыков моржей и слоновьих бивней вырезал нэцке. После в Минске режиссер был на одной из выставок картин актера‑художника и утверждает, что если бы не уже выбранная профессия, он точно стал бы хорошим художником.

К сожалению, Вадим Васильевич, мы не можем сейчас пожелать вам того, чего хочется всем… Может быть, потому, что журналисты — реалисты в отличие от киношников, которые не по щучьему велению, но по своему хотению всегда могут обратиться не к фэнтези, так к комедии. А что мы можем сделать с огромной благодарностью и любовью за подаренные вами фильмы, так это пожелать того, чтобы глаз, как и прежде, не замыливался, чтобы фарватер был чист и чтобы вы были счастливы.

Просто счастливы.