Для тех, кто еще не успел познакомиться с последней премьерой для взрослых, вышедшей под конец прошлого сезона, — «Вишневый сад» Антона Чехова — такая возможность представится в рамках IV Международного фестиваля театров кукол и других форм сценической анимации, который состоится в первых числах октября. Билеты в кассе театра пока есть!
Большинство людей имеют прозрачную оболочку. Они кажутся абсолютно простыми и понятными, как, к примеру, незамысловатое окно в доме, выходящее во двор. Однако не задумывались ли вы над тем, сколько тайн хранят в себе такие окна дома, в которых жили, любили, умирали целые поколения семейств? А сколько счастья и радости может подарить вишневый сад, овеянный белоснежным сиянием?
Последняя пьеса Чехова звучала на всех языках мира, и каждый из режиссеров пытался донести сквозь ее текст свою идею. Спектакли О. Дмитриевой отличаются не только самобытной стилистикой, но и определенным взглядом на театр, на красоту в мире и на мир в целом. Главным оружием режиссера является актер. Поэтому её представления нельзя в полной мере назвать ни «кукольными», ни «драматическими». Правильнее будет воспринимать их как новый экспериментальный уровень, который демонстрирует действительность под определенным углом. Угол этот весьма необычный, он наполнен чем-то мистическим и одновременно невероятно людским.
Когда темнота не говорит ни о чём, нужно дождаться третьего звонка. Это всего лишь шутка, пропитанная пафосом. На самом же деле, как только открылся занавес, зрители были мгновенно очарованы. И это не удивительно, потому как художественная стилистика спектаклей является одной из главных визитных карточек театра. Ничто так не захватывает, как отменно выстроенный рисунок. Первое, что бросается в глаза, — это большой деревянный кукольный дом, который стоит посреди сцены. Он и является олицетворением поместья Гаевых. Дом этот отнюдь не пустой. В нем живут куклы. Как все живые люди, они двигаются, пьют чай и сидят за столом. Однако физические движения не превращают их в живых существ. Они так и остаются марионетками. Но прежде чем говорить о спектакле, нужно обратить внимание на художественное оформление, которым занималась Н. Денисова. Невозможно не заметить красоту сочных, кроваво-красных вишен, что так демонстративно смотрят на зрителя со стеклянной посуды. Однако главным символом спектакля является вишневый сад. Печальная элегия о быстротечности времени была представлена в незабываемых конструкциях из декоративных деревьев. Беззащитные, тонкие веточки словно тянулись вверх, надеясь на счастливый конец. Старый, укоренившийся сад — это не просто фон, сад этот — едва ли не главный герой спектакля, который создавали как режиссер и художник, так и актеры. Поэтому каждый элемент декорации невероятно точно дополнял характеры и образы персонажей. Сценический ансамбль переплетался с актёрским. Спектакль «дышал». Это был единый живой организм, который, так или иначе, выносит свой собственный приговор. Большую роль играли визуальные образы и символы. Переходящим звеном от одного разговора к другому являлись часы. Они словно проплывали над головами мечтательных героев, ласково «улыбаясь» всем нам. Мы наблюдали тьму, скоростной поезд, который невозможно было остановить.
«Все сон» — не уставала повторять Раневская (актриса Татьяна Тумасянц) своему ленивому и по-детски наивному брату Лёне (актер Вячеслав Гиндин). Однако каждая маленькая безделушка, рано или поздно, приводит к большим страданиям человеческой души. Мечты остаются мечтами, а к счастью не долететь даже на воздушном шаре. Вот так, господа! Воздушные шары создавали некую атмосферу, показывая легкую и беззаботную жизнь. Также в спектакле удачно используется игра масштабами. Чтобы показать героев изнутри, художник создает миниатюрные декорации. На их фоне семья Гаевых становится семьей настоящих великанов. Такая забавная «игра» говорит лишь о том, что взрослые люди всё еще малые дети, которые ошибаются, оскорбляют друг друга, не задумываясь о последствиях. Несколько раз в спектакле актеры позируют на старинный дагерротип. Все застывают с распростертыми улыбками, вылетает птичка… Надуманная иллюзия Вселенского счастья. Режиссер изображает героев спектакля абсолютно бездейственными. Они всего лишь куклы, застрявшие в межвременной действительности.
Темпоритм спектакля постоянно меняется. Резкие движения актеров делают его достаточно быстрым. Но стоит только привыкнуть к такой концепции, и мы вновь оказываемся «во сне». Недаром Любовь Андреевна так часто повторяет слова «Все сон», потому как атмосфера спектакля переносит зрителя в совершенно иное измерение, где всё странным образом замирает. Время замирает, жизнь останавливается. Деревянные конструкции служили не только ширмой для актеров, но и создавали определенную связь с прошлым. Таким образом, можно увидеть кресты, на которых и было построено «будущее». Отсюда, пожалуй, и начинается глубокая линия предков, их разбитых надежд о счастливой жизни. А Привидевшаяся Раневской мать была определенной подсказкой, знаком катастрофы, которая поглощала их семейное гнездо. И веселые шалости, фокусы Шарлотты Ивановны (актрисы Елены Озеровой) только оттягивали неизбежный конец. Гувернантка представляла собой печального клоуна, который то и дело развлекал легкомысленных хозяев. Нарядившись в экстравагантный, полумужской костюм, она и учитель немецкого, и фокусница, и дирижер. Однако самой Шарлотте Ивановне чрезвычайно грустно в компании любителей посмеяться: «Людей много, а поговорить не с кем». Не с кем было поговорить и вечному студенту Петру Сергеевичу (актеру Сергею Полтавскому). Его идеалы не совпадали с приоритетами хозяев поместья, поэтому Петю просили развлекать домочадцев, рассказывая красивые сказки. Его чувства к Ане (актрисе Александре Медведевой) проявлялись из самых добрых, чистых побуждений. Петя был выше любви, дорогие читатели, выше и чище любви. Чего не скажешь о Лопахине Ермолае Алексеевиче. Его привязанность к женщине, которая умыла его тогда еще детское лицо, вместе с тем переплеталась со страстью. Сцена «прощального» танго тому подтверждение. Дело не в движениях и даже не в музыке. Одним своим взглядом Лопахин (актер Александр Маркин) передал свою мучительно-болезненную увлеченность. Однако ни чувства привязанности, ни что иное не повлияли на жесткий купецкий характер: «Мы сами должны бы по-настоящему быть великанами», — неустанно повторял Ермолай Алексеевич.
«Музыка, играй!», и зажигательные ритмы танго, что неоднократно звучали в спектакле, вновь усиливали эмоциональное состояние героев, которые внешне выглядели довольно сдержанно. Мнимое веселье искусственных людей. Итак, музыка играет! Новый хозяин — новые правила. Перед нами предстает маленький человек с большими амбициями, родители и деды которого неустанно трудились крепостными на этой самой земле. Он шел измерительным шагом по полям и лесам, чувствуя себя могущественным, великим, настоящим вершителем судеб. Это была невероятно яркая сцена, которая, собственно, передавала сущность Ермолая Алексеевича. К маленьким ножкам куклы Лопахина был присоединен огромный циркуль-шагомер. Актер повторял свой любимый монолог в то время, как кукла шла вперед, не останавливаясь ни перед чем.
Известие о покупке вишневого сада погрузило в пучину тоски всех присутствующих в доме. Далее мы не наблюдаем никаких действий. Только тревожный звук порвавшейся струны. Герои были неподвижны, словно каменные статуи. Все они продолжали смотреть в глубь сцены. Взгляд их был абсолютно пустым, как и взгляд изношенной куклы. У Чехова всегда есть трагедия, господа читатели, но никто её не играет. А должен ли?
Кукольные кареты медленно проплывали по крошечному вишневому саду, чтобы, в конце концов, кануть в небытие. Остается разве что укоренить в памяти всех тех, кто величественно смотрел со старинных портретов. Пытаясь оставить в памяти дома свою семью, Раневская отчужденно ходит по сцене, вкладывая в ветви деревьев фотографии. «Однозвучно звенит колокольчик», — этот романс А. Гурильова, громко, с надрывом пели перелетные птицы, покидая родительский дом, теперь уже навсегда. На авансцену скатывались камни, забивались доски… Была нарушена не только гармония, была уничтожена связующая нить памяти живого о мертвом. Останутся лишь «рожки да ножки» от именитого поместья. И только пригвожденные косточки старого Фирса (актер Алексей Рубинский) покорно останутся лежать на своем месте.