И дольше века длится полдень. На 80-м году жизни скончался Борис Стругацкий

Это не так, поскольку по крайней мере одному, а то и двум поколениям думающих людей, на чье формирование книги Стругацких повлияли самым существенным образом, еще предстоит сыграть свою роль в историческом триллере, который пишется на наших глазах. Данное утверждение – не пустые слова: для большинства тех, кто вырос на книгах, а не на постлитературной дигитальной продукции, то есть для значительного количества людей в возрасте 30+/–, тексты Стругацких, несомненно, относятся к области неподвижных звезд. Что касается тех, кто идет следом, то здесь еще ничего не ясно, но что-то подсказывает, что мир Полудня каким-то образом проявится и в их реальности.

Подводя итоги той уникальной работы, которую Стругацкие, вместе и поодиночке, совершали на протяжении многих десятилетий, вроде бы впору сказать прежде всего о влиянии их литературы на умы, о том, что для современников чтение их книг было своего рода философской и даже этической школой. Это, конечно, так, но не стоит упускать из виду, что в основе уникального феномена под названием «братья Стругацкие» лежало редкое и очень своеобразное мастерство чисто литературного свойства. Уже в 1960-х, в таких хрестоматийных ныне вещах, как «Понедельник начинается в субботу» и «Трудно быть богом», они нашли свой ироничный и тревожащий, ни на что не похожий стиль, ту негладкую интонацию, которая так хорошо знакома любому преданному их читателю. На таком вульгарном и в то же время удивительно естественном языке, которым изъяснялся Рэд Рыжий в «Пикнике на обочине», в советской литературе не говорил, пожалуй, никто. Точно так же, как «жесть», свойственная хроникам Арканара, довольно рискованная по меркам советских 1960-х, не имела аналогов в тогдашней русскоязычной прозе.

Склонность к жесткому письму, особенно заметная у поздних Стругацких, и обилие моментов, с учетом которых ныне многие их книги должны, очевидно, попасть в категорию «18+», говорят, конечно, не о любви к внешним эффектам и уж тем более не о стремлении к популярности. Дело здесь в другом: эти вещи (которые авторам, впрочем, удавалось умещать в некие цензурные рамки) были всего лишь одним из проявлений литературной свободы, следствием верности себе и своим писательским задачам. Свобода и верность себе играли принципиальную роль, и в этом смысле проза Стругацких стала одной из главных «грибниц», из которых выросла последующая русская словесность, и отнюдь не только фантастика. Без Стругацких вся русская литература второй половины XX века была бы совершенно другой.

Борис Натанович Стругацкий, младший из братьев, чьи произведения стали классикой русской литературы, скончался на 80-м году жизни в Санкт-Петербурге

Борис Натанович Стругацкий, младший из братьев, чьи произведения стали классикой русской литературы, скончался на 80-м году жизни в Санкт-Петербурге

Используя свое мощное и озорное ноу-хау, Стругацкие создали то, что не может не создать любой крупный фантаст: собственную вселенную, которая по достижении некой критической массы реалий и взаимосвязей почти перестает восприниматься как вымышленная. Это достижение существенно само по себе, но главный момент заключается в том, что в русскоязычном пространстве 1960-х, 1970-х и отчасти даже 1980-х эта вселенная была едва ли не единственной в своем роде. Именно литература Стругацких стала русским ответом на большую англо-американскую фантастику XX века, и именно она открыла русскому читателю путь в то необходимое зазеркалье, откуда лучше и четче видно происходящее в действительности.

Классические тексты Стругацких, как правило, работают на двух уровнях: социальном и общефилософском. Первый из них во многих случаях так или иначе связан с советским общественно-политическим контекстом, но социальный посыл прозы Стругацких – и это принципиально важно – никогда не сводился к завуалированной критике советского строя. Социальная критика в литературе Стругацких гораздо больше своей «диссидентской» составляющей. Конечно, «Обитаемый остров» и «Жук в муравейнике» насыщены хорошо считываемыми намеками на пороки «здешней» действительности, но это далеко не единственный и даже не главный смысловой аспект.

В способности выстраивать любую фантастическую ситуацию как философскую метафору с создателями мира Полудня могут конкурировать немногие. А почти идеальный баланс между скепсисом и верой в прогресс, выразившейся в сюжетах о взаимодействии продвинутой земной цивилизации с проблемными внешними мирами, выглядит как нельзя более достойным интеллектуальным образцом. Особенно сейчас, в период крайностей и всеобщей паники.

Наверное, не будет преувеличением сказать, что Стругацкие воспитали несколько поколений критически мыслящих людей, способных трезво рассматривать текущее состояние общества и цивилизации в целом. Или же, как минимум, они на многие годы вперед задали одну из важнейших интеллектуальных конфигураций, годящихся для такого рассмотрения, создали, если можно так выразиться, продуктивный ментальный стиль. Мало кто из русских писателей недавнего прошлого, даже крупных и всенародно любимых, может похвастаться таким достижением.

Сам состав их тандема был символичным. Аркадий Стругацкий был выдающимся переводчиком и филологом-японистом, а Борис Стругацкий имел диплом астронома, так что их сотрудничество являло собой как бы архетипический пример взаимодействия между «физиком» и «лириком». Несмотря на теснейший творческий контакт, каждый из них прошел свой собственный, отдельный большой путь. После смерти старшего брата Борис Натанович Стругацкий не только написал романы «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» и «Бессильные мира сего», но и оказал поддержку многим начинающим фантастам, некоторые из которых стали заметными игроками на своем поле.

Тем не менее Стругацкие до сих пор остаются еще во многом непрочитанными. Что, впрочем, совершенно естественно для писателей их уровня.