Молчанов: Сегодняшние новости на федеральных каналах я бы вести не смог. Они – пропаганда и искусство телефальсификации

Жизнь тех, кто вырос в СССР, по сути, делится на “до” и “после”. И в этом “после” Владимир Молчанов – одна из самых заметных фигур, а его программа “До и после полуночи” – одна из самых революционных на постсоветском телевидении. Хотя на революционера он походил мало – ласкающий слух тихий голос, шейный платок, высокий слог. И задушевные разговоры в студии – о жизни, об искусстве, о главных ценностях. Но то была именно революция, которая многое переворачивала в зрительских душах и умах. А еще он автор двух десятков документальных фильмов, не похожих на те, что делали его коллеги “до” – особый взгляд Молчанова на привычные, казалось бы, вещи учил зрителя думать и читать между строк. В его телевизионной биографии была и программа “Время”, которую он старался вести доверительно, будто обращаясь к конкретному человеку. И человек, сидящий в кресле по ту сторону экрана, ему действительно доверял. Сегодня же, считает Молчанов, “журналист – не самая приличная профессия”.

Я очень люблю Андрея Макаревича, очень ценю и уважаю и считаю, что всей своей жизнью он заслужил право говорить то, что думает

– Владимир Кириллович, а сегодня вы смогли бы вести программу “Время?”

– Нет, сегодняшние новости я вести бы не смог. Во всяком случае, на федеральных каналах. Думаю, не только российских, но и украинских тоже. Я это дело давно уже перерос и разочаровался в нем. В конце 80-х мы старались немножко изменить формат новостей, делать их через личностную подачу – я, Светлана Сорокина, Александр Невзоров и другие, но это было ошибкой. С тех пор прошло больше 20 лет. А сегодняшние новости – это пропаганда, искусство телефальсификации, что очень заметно.

– Если такие новости вам не нравятся, то вы их и не смотрите, надо полагать. Откуда же тогда черпаете информацию?

– Я слушаю “Эхо Москвы”, если в машине – то радио “Коммерсантъ”, смотрю Euronews, CNN и BBC. Телеканала “Дождь” у меня, к сожалению, нет – отрубили. Читаю новости в интернете – российские и украинские. А еще у меня есть хорошие знакомые, с которыми разговариваю, и иногда получаю от них гораздо больше информации, правда, от нее веет большой грустью. Часто слышу, что где-то кто-то с кем-то разругался – братья, дети с родителями, муж с женой, поэтому тему отношений России с Украиной мне обсуждать совершенно не хочется. Все это очень печально.

– В Украине принято судебное решение об отключении российских телеканалов, за соблюдением которого согласно недавнему указу министра внутренних дел Украины Арсена Авакова будут следить сотрудники милиции. Российские журналисты и вправду вносят огромную лепту в разжигание агрессии по отношению к Украине у своих соотечественников, пичкая их откровенной, наглой ложью. Как вам кажется, тот, кто так бойко проговаривает эту ложь с места событий или же сидя в студии, понимает, что совершает профессиональное преступление?

– Знаете, я с этой публикой не поддерживаю никаких отношений. Сегодня появилась какая-то совершенно новая формация журналистов, искусственно выращенные человечки. Боюсь, в Украине их тоже много. Я с ними не знаком и не страдаю от этого.

– Некоторые ваши российские коллеги с готовностью включились в травлю Андрея Макаревича – хоть сами же и выросли на его песнях – за то, что он участвовал в протестах против аннексии Крыма…

– Я очень люблю Андрея Макаревича, очень ценю и уважаю и считаю, что всей своей жизнью он заслужил право говорить то, что думает. Я считаю его одной из знаковых фигур нашей культурной жизни и политической. Но то, что он думает, я не обсуждаю. Знаю, что Иосиф Кобзон предложил ему вместе выступить перед шахтерами Донбасса. Не знаю, правда, получил ли Макаревич это приглашение персонально.

– Вы ведь тоже не раз бывали в тех краях, и ваш документальны фильм “Забой”, снятый 20 с лишним лет назад, стал откровением для зрителей, не знавших правды о том, как добывается “черное золото”…

– Да, мы снимали его под Луганском. Это было в 1991 году. 21 год спустя по просьбе Евгения Киселева для его программы “Большая политика” в тех же местах я снял еще один “Забой”, а в нем – даже некоторых прежних своих героев.

– Печальным послесловием к вашему фильму стала авария на одной из шахт, где вы снимали, тогда погибли десятки людей… Скажите, Донбасс сильно изменился за эти годы?

– Очень сильно изменились люди. Они стали гораздо осторожнее. В первый раз шахтеры бежали за мной и хотели говорить – еще и еще. Я объяснял: “Ребята, у меня пленка закончилась, не могу больше”. А в последний раз все было наоборот – люди старались отойти подальше, молчали на всякий случай, чтобы не сказать лишнего. Они боялись не понравиться начальству и потерять работу.

– А сегодня в этих местах шахты вообще не работают, там идут страшные бои, погибают люди…

– Знаете, я сегодня увидел где-то на экране луганский рынок, я там колбасу покупал… Но об этом не могу говорить, это выбивает совершенно из колеи.

– В ту поездку вы, кажется, заезжали и в Донецк – город готовился к Евро-2012 и был красив как никогда. А сегодня он оккупирован боевиками, дончане живут под аккомпанемент артобстрелов, дома зияют дырами от снарядов. И все же каким вы увидели Донецк два года назад?

– Город-сказка. Если не считать, конечно, что по утрам немного пахло…

– … заводскими выбросами?

– Да-да. Но я много гулял по городу – так все было спокойно, красиво. Меня многие узнавали. Жил в гостинице прямо у реки и даже ходил на пляж, купался – хоть мне, если честно, казалось, что купаться в ней нельзя. Очень грустно теперь…

– Общаясь с местными, могли предположить, что в том же Донецке, к примеру, живут люди, которые вдруг захотят проснуться в России, и желание их проявится так агрессивно? Ведь не было этого, правда? Как будто им из космоса кто-то месседж послал. Или из России?..

– Я никогда не задумывался об этом. Но могу провести аналогию, может быть, не очень корректную. Я не раз выступал перед публикой в Нарве – это эстонский город, в котором 90% населения – русские. В зале сидела довольно мрачная публика, которая как бы всячески демонстрировала, что хочет жить в России. Да, но только никто из них этот мост через реку в Россию не переходит, и в Россию ехать никто не собирается. Они прекрасно понимают на самом деле, что в России никому не нужны, поскольку у нас полно безработных. Я не мог представить, что люди, живущие в Донецке, в хорошем, современном городе, зарабатывая не самые маленькие деньги, по украинским меркам, будут орать, что они хотят в Россию. Меня с Украиной многое связывает. Я начинал свою журналистскую карьеру в Западной Украине, занимался розыском нацистских преступников. Потом переместился в Киев, который стал одним из трех моих любимых городов в мире. По приглашению Бориса Краснова я участвовал в создании сценической постановки “Бабий яр”, приуроченной к 65-летию трагедии. Это тоже все очень связывает людей. Такие вещи не уходят просто так, не забываются. Снимал в шахтерских поселках на Донбассе. Бывал в Полтаве, очень дружил со знаменитым доктором Касьяном, гостил у него в Кобеляках. Я не говорю уже о Коктебеле, куда мы все когда-то ездили. У меня есть фильм – “Холод жаркого Крыма”, который я снимал в 90-х. Его несколько раз повторили на канале “Совершенно секретно” как раз тогда, когда началась эта история с Крымом. Я писал там интервью с Мустафой Джемилевым – он тогда только освободился из заключения. Так что в моей жизни разная Украина была… Я не хочу впустую обсуждать тот ужас, который сейчас царит там. Это очень тяжело.

– 19 августа исполнилась 23-я годовщина со времени путча, который члены ГКЧП устроили, чтобы не допустить распада СССР. Тогда не обошлось без жертв: трое погибших защитников Белого дома посмертно были удостоены звания Героя Советского Союза. Здравый смысл в тот раз победил, путчисты были арестованы, и ответ на вопрос: “Где вы были 19-го августа?” стал критерием настоящей гражданственности. А где же вы, если не секрет, были 19 августа 1991-го года?

– Я был в Белом доме, снимал. Помню, мы ждали какой-то атаки, прятали кассеты. Когда оглядываешься на это, понимаешь, что по сравнению с происходящим сегодня это какие-то детские игры. Да, тогда погибли три человека, но сегодня мы каждый день слышим, что кто-то погиб, кого-то расстреляли. Это чудовищно. А самая главная беда в том, что это теперь на столетия – атмосфера ненависти и взаимного недоверия между россиянами и украинцами. Как им объяснить потом, что нужно налаживать доверие после всего, что произошло? Особенно тем, кто не жил в советской империи, а вырос в другом мире, с другими ценностями. У нас вот сегодня какой-то очередной депутат Госдумы потребовал ввести политинформацию в школах. Сказал: “Хотим вернуться в нормальное время. К Андропову, к Брежневу”. Ну что с него взять?

– Вы как-то признались в том, что испытываете некоторую вину перед вашей женой Консуэлой: дескать, не поддались на уговоры уехать в Испанию, на ее историческую родину. Это было давно. А сегодня она смогла бы вас уговорить? Или вам по-прежнему комфортно в России?

– Не совсем комфортно. Ушло много хорошего в человеческих отношениях. Это одна из главных причин. Так что я не исключаю такую возможность. Хотя есть одно “но” – возраст.

Источник: gordonua.com

Фото: Феликс Розенштейн / Gordonua.com