О чем болит душа доктора

— Честно так честно: в некоторой степени достают, особенно если речь идет о болезнях, которые не связаны напрямую со специальностью, которой занимаюсь я. Я же не во всех областях медицины дока, поэтому на некоторые вопросы мне ответить сложно. Но иногда это вызывает реакцию у собеседника вроде: а, ты просто не хочешь, ленишься, тебе нет дела и т. д. Это, конечно, обижает, хотя как врач я понимаю, чем это вызвано. Что же касается болезней, изучению которых посвятил жизнь, конечно, могу дать компетентный совет, оказать помощь, и это не надоедает. Это моя работа, моя жизнь.

— Начну с того, что, к сожалению, больных с каждым годом становится все больше. Это общемировая статистика. Прежде всего за счет диабета. ВОЗ и другие профильные организации утверждают, что эта проблема приобрела явление уже даже не эпидемии, а пандемии. Украина не исключение и диабет, как мы говорим, молодеет. Но тут есть еще одна проблема: проблема выявляемости и регистрации. Ответственно могу заявить, ссылаясь на данные той же ВОЗ, что в странах, как наша, например, количество выявленных больных к количеству невыявленных составляет пропорцию 1:3—1:5, то есть на одного выявленного, зарегистрированного больного по стране еще «гуляет» 3—5 невыявленных. Поэтому истинные цифры заболеваемости намного выше: больных с диабетом, щитовидной железой, другими патологиями, орфанными эндокринными заболеваниями около 4 млн. Получается, чуть ли не каждый десятый житель Украины уже зарегистрирован и числится в анналах памяти наших врачей-эндокринологов. Я считаю, это очень серьезная цифра, требующая серьезного подхода со стороны правительства. А у нас в этом плане не все так уж благополучно, особенно с подготовкой кадров. Представьте, что такое количество больных в Украине регистрируют, обслуживают, лечат и наблюдают чуть более полутора тысяч эндокринологов! Подождите, скажете, как же так?! Эти «несчастные» полторы тысячи специалистов обслуживают и лечат 4 млн эндокринных больных?! Справедливости ради скажу, что тут еще следует учесть совместителей, часто в районных центрах эндокринологами работают терапевты — это в лучшем случае, невропатологи, проктологи и все, кто не смог отказаться от навязанного главным врачом совместительства по эндокринологии. А в результате медреформы эндокринологию отдадут еще и «на откуп» первичному звену, семейным врачам, которые, конечно, по чуть-чуть должны знать все области медицины, но…

— Возможно, но, пройдя кратковременные курсы, все равно невозможно стать хорошим специалистом, для этого нужно еще иметь определенный клинический опыт, собственные клинические наблюдения. Хорошо, если повезет обучаться в серьезных эндокринологических школах, как наша кафедра или Институт проблем эндокринной патологии им. Данилевского. А ведь диагноз — та печка, от которой танцуют, отсюда правильность и адекватность назначенного лечения, его коррекция в течение периода терапии. Это же не раз и навсегда выданный рецепт, как говорится, на всю оставшуюся жизнь. Посему все эти моменты, конечно, вызывают очень много вопросов, а главное, они вызывают не меньше вопросов у наших больных, и кроме как посочувствовать им в такой ситуации, добавить нечего.

— Да, без малого 100 лет назад наш земляк Василий Яковлевич Данилевский организовал Органотерапевтический институт. Это был первый институт эндокринологического профиля в СССР, а спустя несколько лет, в 1927‑м, была открыта первая эндокринологическая клиника у нас в стране. Она была второй в Европе после швейцарской и третьей в мире после американской клиники Мэйо. С тех пор институт сменил несколько названий, но суть его оставалась прежней: он был колыбелью отечественной эндокринологии. В конце 30‑х годов в Москве, затем в послевоенное время появились институты в Алма-Ате, в 60‑е — в Киеве, и специальность начала приобретать особое значение. Этому способствовали те проблемы, те вызовы, с которыми приходилось бороться уже в послевоенные годы единственному в Украине институту эндокринологии — Харьковскому.

— Это послевоенных лет инициатива для обучения врачей-эндокринологов. Учитывая скудость серьезных эндокринологических школ в стране того времени, к нам учиться приезжали из всего Советского Союза, форумы посещали более 500 участников и длились они 10 дней. Со временем количество дней сократили, уплотнили программу, сейчас, вообще, существует такое положение, что не дольше двух дней могут поводиться конференции, не дольше трех — съезды. Поэтому мы вынуждены в два дня вместить весь спектр проблемных вопросов, которые возникают в современной эндокринологии, чтобы по возможности «объять необъятное».

— Да, у нас иногда спрашивают, зачем это все нужно в эру интернета, можно ведь проводить видеоконференции. Действительно, вопросы ставятся правильно, но мы неоднократно убеждались в том, что все-таки личное общение коллег более информативно, более продуктивно. Можно, конечно, и на форуме, но это лишает возможности видеть глаза человека, его реакцию, живого общения ничем заменить нельзя. Кроме того, в рамках мероприятий мы еще организовываем клинические разборы больных, рассматриваем клинические случаи из практики, что всегда находит живой интерес, дискуссии, вопросы, споры. И этот процесс, пожалуй, тоже нельзя механистически подчинить правилам интернета.

— Очень приятно такое слышать, но это действительно заслуженная оценка работы коллектива. Кафедра была организована в 1941 году и базировалась в клинике института. Сия многолетняя связь представляет очень хороший симбиоз, поскольку это одна очень мощная клиническая база, что позволяет и сотрудникам кафедры, и курсантам иметь самую что ни на есть передовую подготовку, а именно, наблюдать самые сложные клинические случаи, поскольку в институт, который оказывает высоко специализированную помощь, присылают наиболее тяжелых больных. На кафедре не формально или «по книжкам» подходят к учебе, здесь можно приобрести, не скажу колоссальный, но достаточно весомый опыт.

— И я хочу! Я учился у многих людей и мой разносторонний профессиональный опыт, подготовка черпались из разных источников. Моими первыми учителями по эндокринологии, эндокринной хирургии были профессор Цариковская Наталья Георгиевна и доктор медицинских наук Федор Степанович Ткач. Также считаю своим учителем члена-корреспондента РАМН Ариана Павловича Калинина, это серьезный ученый и организатор, много десятилетий мы общались, издавали совместные книги, статьи… Скажу вам, что я и сейчас учусь, учусь у своих коллег, не обязательно именитых; рациональное зерно есть в высказываниях молодежи — она сейчас очень креативна. Иногда задумываешься, меняешь свои стереотипы мышления, так сказать, экстраполируя сказанное, и действительно молодые нередко бывают правы.

— О! В середине 2000‑х мы систематизированно подошли к хронологии тех событий и создали музей Василия Яковлевича Данилевского. Уходят из жизни люди — носители истории, пусть не революционной, но довоенной, послевоенной, поэтому по крупицам собирали материалы в архивах, у сотрудников, и теперь с гордостью могу сказать, созданы не только стенды, библиография, но и несколько фильмов. Считаю, что теперь можем с гордостью сказать наследникам в профессии, мол, посмотрите: кое-что мы для вас сохранили.

— У меня переживания за судьбу своего коллектива, академии, украинской науки в целом. При том, что требуют от нас, как правило, нам удается сделать, имею в виду конкурентоспособную науку. Но с финансированием, которое сейчас существует, это очень сложно выполнить. Его даже по защищенным статьям хватает лишь на заработную плату. В прошлом году, если просуммировать, работали в общем несколько месяцев. Что это за работа, что за оплата труда ученых, надолго ли задержатся сотрудники, занимаясь этим видом деятельности? Чтобы вырастить ученого, нужно 10—12 лет, чтоб его потерять — достаточно полгода не платить зарплату и можно не сомневаться, в конце концов сотрудники разбегутся. Поэтому, конечно, большая тревога и боль именно за судьбу отечественной науки, медицинской в частности. Хотелось бы, чтоб процессы реформирования прошли адекватно и с перспективой, продуманно, чтоб не получилось классическое: вместе с водой выплеснули и дитя. А ведь… в последнее время общеукраинская статистика говорит о росте не только диабета, но и заболеваний щитовидной железы и, естественно, сопряженных с этой патологией злокачественных образований. По учету нашей кафедры, в 2000‑х годах в клинике было 2—3 рака в месяц, гистологически верифицированных, к 2010‑му мы имели, как минимум, 1—3 в неделю. В настоящее время это количество еще больше увеличилось: у нас практически ни один операционный день не обходится без того, чтобы мы не верифицировали 1—3 рака. И процент выявляемых раков продолжает расти.

…Иногда даже в профессиональных изданиях можно прочесть, что рак щитовидной железы не настолько агрессивный, что он благоприятный в своем течении, то есть прослеживается такое к нему, я бы сказал, благодушное отношение. А мне всегда хотелось задать вопрос авторам этих публикаций: если бы у них лично, не дай Бог, или у родственников подобное случилось, они тоже так писали бы? Наверное, нет. Рак — он и в Африке рак, поэтому отношение к нему должно быть с современных позиций — позиций онконастороженности!

— И люблю, и рассказываю. Но сейчас, уверен, уместен другой слоган — будем здоровы!!!