Очевидцы про Голодомор 1932–1933 годов (из документов Государственного архива Харьковской области)

Правду о преступлениях, совершенных большевистской властью, раскрывают задокументированные воспоминания очевидцев, переживших террор голодом на плодородных землях Харьковщины. Часть этих свидетельств собрана в «Коллекцию документов про Голод 1932–1933 годов» и хранится в Государственном архиве Харьковской области.

Авторы воспоминаний, дополняя друг друга, рассказывают о трагедии украинского народа 30‑х годов прошлого столетия.

Широкорад Мария Максимовна, которой в 1933 году исполнилось семь лет, вспоминает те страшные времена: «В семье было всего трое детей, а также дедушка и бабушка. Родителей заставили вступить в колхоз «Красный хлебороб». Дед до коллективизации был зажиточным крестьянином. Во время коллективизации его хозяйство было разорено: землю передали колхозу, скот забрали на ферму, а комиссия из Куровского сельсовета провела обыск, во время которого забрали все: зерно, крупы, муку, овощи. Проверяли каждый закуток. Родители переживали, чтобы их не арестовали, поскольку несколько семей уже выслали на Соловки. Тяжелее всего было зимой и весной: приходилось есть желуди, мерзлую свеклу, которую собирали украдкой на полях. Мама молола пустые качаны кукурузы и выпекала такие коржики на плите. Весной 1933 года умерла старшая сестра в возрасте десяти лет. Меня забрала родная тетка, у нее была корова. Младшего брата забрала другая тетка. Людей тогда умерло очень много, вымирали целые семьи. Бывало, что некому было хоронить, некому яму вырыть…».

Жительница с. Шевелевка Балаклейского района Суркова Федора Илларионовна рассказывает о пережитом: «Жили на хуторе. Имели свою землю, которую сами обрабатывали. Во время коллективизации у нас забрали все, что можно было брать, хотя в семье было шестеро детей. Как стали голодовать — старшие братья ушли из дому искать харчи на Донбасс. Отец умер, а мать ходила на заработки в с. Серпуховку, чтоб заработать нам с сестрой хлеба. Принесла нам хлеба и слегла, так как не было сил больше ходить. Рядом с ней лежала и меньшая сестра. Я ходила в лес и собирала ранней весной разные листочки и корешки. Приду домой, а мама с сестрой лежат пухлые. Еще как мама могла немного ходить, отвезла нас с сестрой в Балаклею в приют, а мы с сестрой пришли назад, мама нам очень обрадовалась, но кушать было нечего. Как похоронили мать и сестру, люди сказали мне идти в с. Шевелевку в приют. Я пришла и там осталась».

Жительница с. Русская Лозовая Дергачевского района Малеева Анна Ивановна свидетельствует: «…запомнилось, что к нам приходили какие-то люди и забирали то, что наша мама вырастила на огороде. Мама старалась закопать картошку под полы, но люди, которые приходили, находили все. Забрали у нас не только продукты, но и скотину. Мой брат, которому было три года, в 33‑м году умер, он даже не плакал, а только тихо просил есть».

О том, чем приходилось питаться хлеборобам, чтобы выжить, узнаем из воспоминаний пережившей Голодомор Нагорной Марии Демьновны из с. Садовое Лозовского района: «Ели дохлых коней, коров, ловили сусликов в степях, делали оладьи из крапивы, из семян бурьяна варили кашу. Были случаи, когда люди ловили и ели собак, котов, из их голов варили холодец, собирали желуди и пекли из них что-то похожее на хлеб, иногда добавляли туда высевки или картофельные очистки. За картошкой мама ходила аж в Красный Кут, там лежал целый кагат картошки, будто нарочно сваленный туда, чтобы сгнил. Пока картошка была хорошей, ее не давали брать, охраняли, а когда начала гнить, тогда разрешили. Приносила мама ту картошку и варила кисель».

Ее односельчанка Разумная Марфа Митрофановна дополняет: «Ели мы траву, листья малиновки, пекли хлеб из шелухи семечек, льна. Пшеницы не было не зернышка. Также люди поели всех собак и котов по селу».

О тяжелом положении в Харькове, столице УССР, которую в начале 30‑х годов 20‑го столетия заполонили тысячи истощенных голодом украинских крестьян, искавших спасения в городе, рассказывает Сахно Ростислав Георгиевич: «В те времена мне было семь лет. Жили мы в Харькове. Хорошо запомнил большое количество мертвых на улицах. Много было людей из сел, просили на улицах милостыню. Больше всего умерших было зимой. В городе была бригада, которая убирала с улиц трупы. Я помню, что мы с мамой ходили за хлебом в магазин на ул. Губернаторской, выдавали по 200 грамм на лицо. Моя бабушка умерла от голода 18 апреля 1933 года. Хорошо помню, как ходил в магазин, где полки ломились от продуктов. Это были магазины «Торгсин (торговля с иностранцами). Там можно было за золото, серебро получить продукты. Кругом страшный голод, а в этих магазинах было полно продуктов».

Шилина Катерина Ивановна, которая вместе с родителями в 1934 году переехала из России, как и десятки тысяч других семей, заселять вымершие от голода украинские села, вспоминает: «В 1932–1933 году мы с семьей жили в с. Прилепы Болховского района Орловской области. Жили мы бедно, но не голодовали. Земли у нас было мало. В 1933 году приехали люди из Украины, которые вербовали в Чистоводовку [Изюмский район], потому что там людей много умерло и некому было работать в поле. Так мы с семьей в январе 1934 года переехали жить в село Чистоводовка. Везли с собой зерно, скот, продукты. Приехали и аж жутко стало. Село было почти пустым. Много людей ходило опухшими. Мы делились с ними харчами. Нас приехало много семей. Мы поселились в пустых домах».

«Голод — это страшное слово. Сердце замирает, когда слышишь его. Те, кто никогда не пережил голод, не смогут представить, какие страдания он причиняет, — бередит душу воспоминаниями Антоненко Катерина Тихоновна из с. Плисового Лозовского района. — Нет ничего страшнее для матери, чем видеть своих истощенных, обессиленных детей, которые из-за голода забыли как улыбаться. В 1933 году, когда уже совсем не стало, что поесть, умерла моя 3-летняя сестра. Тогда отец и братья поехали под Белгород, чтобы обменять последнее «барахло», последние семейные сорочки на еду для детей. Когда они вернулись с четырьмя килограммами кукурузы и высевок, их арестовали за спекуляцию, а харчи конфисковали. Очень жаль было детей, вид они имели страшный: скелеты с конечностями, что свисали с распухших животиков.

Дай Бог, чтобы никогда не повторились те годы страха и смерти».