Премьера — к юбилею

Перед Харьковским драматическим фстефатром им. А. С. Пушкина нет памятника, как перед московским Малым — сидящего в кресле русского драматурга-классика Александра Островского. Но у нас есть Театр русской драмы, известный на весь бывший Союз своими театральными традициями, который без премьеры к 190-летию Александра Николаевича никак не мог оставить родной город.
Очередная — по мотивам пьесы «Лес» состоялась 27 апреля и 4 мая.
Ну а для тех, кто давно в «Лесу» не был, небольшое напоминание, пояснение и… театральные тайны. Уже не классические, сегодняшние.

— Игорь Александрович, — обращаюсь к постановщику премьерного спектакля, декану факультета театрального искусства Харьковской государственной академии культуры, режиссеру Игорю Борису, — здорово быть режиссером с именем: хочешь, ставь спектакли в Харькове, а хочешь — в Запорожье, хочешь, в украинской драме ставь, а хочешь — в русской. За эту постановку почему взялись?

— Спасибо за добрые слова. Но работаю я, пожалуй, не больше чем любой человек, очень любящий свое дело, то есть, куда зовут с хорошими предложениями, там и работаю. А за «Лес» взялся по нескольким причинам. В сентябре 2012 года на то время художественный руководитель театра им. Пушкина Александр Васильев пригласил меня в театр для того, чтобы я создал этот самый спектакль. Естественно, такое предложение было принято мной, потому что драматургия Островского — это не просто классическая драматургия, это драматургия очень важная в смысле понимания человеческих нравов, морали, я бы сказал, даже человеческой сущности. В ней вскрывается то, что человек в своем поведении имеет два противоположных, как теперь говорят, стандарта. Один — его внешняя сторона: хорошие, красивые слова, лозунги о порядочности, человечности, нравственности, вечных критериях любви, второй — его поступки: настолько низменные и примитивные, что создается впечатление, будто он живет одним днем. Чтобы сегодня схватить кусок желаемого пирога, проглотить его, а завтра — как будет. И главная героиня «Леса» Гурмыжская создала себе именно такую усадьбу — Пеньки я ее назвал, —
где идет не только торговля лесом, но даже пеньками, то есть всем, что можно продать. И делает она это ради одного: чтоб расширить свой внутренний, исключительно потребительский, мир. Вот вокруг этого притона бездуховности и бесконечных интриг и крутится вся стилистика спектакля.

— А ваша стилистика не пострадала от новомодных веяний? Говорят, сейчас классика, извините, в классическом же виде не в моде…

— Я понимал, что, создавая спектакль в XXI веке, нужно помнить о нескольких подходах к драматургии классической. В их числе есть полный модерн, то есть уход от драматургии и превращение пьесы в некий современный перфоманс из разных направлений — с мобильными телефонами, рваными джинсами, роликами, оголенными телами и т. д., этаким набором модных штампов, которые рано или поздно станут не интересными. И другой путь — музейный, состоящий в сохранении традиции, манеры разговора героев, употреблении слов, характерных для той эпохи и т. д. Я же пошел самым сложным путем, создал некую комедию нравов в форме фольк-гротеска. Этот путь, считаю, сложен потому, что в нем я сам определил тоже два как бы направления, одно — народ, который гуляет, пьет, кутит, второе — купцы, крупные землевладельцы, прародители новых будущих мещан. Вместе они пребывают в посткрепостническом периоде, ведь события происходят в 70-х годах позапрошлого столетия, когда одни люди еще не избавились от ощущения собственного рабства, но уже ощутили свободу, вторые — не забыли своей неограниченной власти над первыми. Вот этот путь между лжекрепостничеством и лжесвободой и виден в спектакле как переходный период между крепостничеством и якобы свободой. Мне показалось, что это современно, потому что то же сейчас происходит и у нас — переходный период. Мы его, правда, растянули на 20 лет и оказались между понятием «рыночные отношения» и понятием «человек и среда обитания» как выбором между ежедневной жизнью в удовольствиях и вечным созиданием, просветительством, нравственностью. Художник спектакля Татьяна Пасечник, в главных ролях засл. арт. Молдовы Ангелина Васильевна, нар. арт. Украины Александр Васильев, а также молодые актеры Петр Никитин, Олег Власов, Людмила Колчанова, Дарья Филиппова и другие. Абсолютно обо всех скажу одинаково: артисты работают чрезвычайно интересно.

— Игорь Александрович, в труппе с устоявшимися традициями, стилистикой легко было работать?

— Когда я пришел в театр, понял, что должен создавать спектакль как человек, который строит мост, и как архитектор, и как конструктор, и даже как сталевар. Потому что очень трудно войти человеку со своим эстетическим, методическим и актерским мировоззрением в театр, который действительно имеет свои положительные традиции, сложившиеся в течение десятилетий. Поэтому я сразу попытался как бы договориться, дескать, я предлагаю вот такой стиль, жанр, метод, ну а дело коллектива принять или нет то, что я предложил. Что из этого получилось в результате — нужно смотреть из зрительного зала.

— Маэстро, тонкостей «договора» легче добиться от актеров с опытом или от начинающих, скажем, ваших студентов?

— Невозможно сказать определенно, потому что, если мастер опытный, лет 30 проработал в театре, он призовет не только свое умение к пониманию, но и жизненный опыт. Молодой же актер скорее будет полагаться на только что приобретенные свежие, подчеркну это слово, знания и наработки, ну и, конечно, пыл и задор. Это примерно как отношение актеров разного возраста ко Дню театра.

— Ой, как интересно! А как разные племена актеров относятся к своему профессиональному празднику?

— Согласен, вопрос этот действительно интересен. Боюсь только, ответ не всех заинтересует… День театра — это праздник и зрителей, и всех профессиональных работников, которые работают в учреждениях театрального искусства. Но, к сожалению, это не только праздник, но и вечная проблема театра, с моей точки зрения. Например, понятие «государственные театры». Это бюджетные театры, где государство гарантирует зарплату работникам из своих финансовых возможностей, а не инвесторы, спонсоры, частные предприниматели и т. д. Другой вопрос, что на какие-то спектакли руководители театров находят всевозможные варианты спонсирования. Но эти современные рыночные отношения в театрах создают, я бы сказал, странную ситуацию. С одной стороны, театры освободились от цензуры и могут ставить все, что угодно. С другой стороны, государство, как финансирующая инстанция, должно и может требовать результата: не только результата-количества, но и результата-качества — театрально-художественной основы, или идеологии, если хотите, от каждого театрального коллектива. То есть в чем, на мой взгляд, сегодня должна быть художественная идеология театрального искусства? В том, что мы считаем театр храмом. И так и должно быть. Но слово «храм» несет в себе два смысла: храм как понятие религиозного культа, куда люди приходят общаться с некоей высшей субстанцией — с Богом, Создателем или Высшей Силой в зависимости от конфессии, и когда театр рассматривается как храм. А приходя в театр-храм, люди также общаются. Только здесь все, кто создают спектакль, живые. Таким образом, цель храма театрального не может быть синонимом цели храма культового, потому что вопрос в нем должен быть для зрителей и исполнителей одинаков: что же такое наша реальная жизнь? И вот это понятие «тайна реальной жизни», я думаю, и должно стать основой современного театрального искусства. Да, тут возникает множество вопросов: существует ли репертуарная «тайна жизни», допустим, в представлениях в роде «Комеди Клаб» или иллюстративных шоу-программах — в театральных, конечно, учреждениях? Думаю, что государственным театральным коллективам стоит сосредоточиваться на понятии «тайны», опираясь на источник информации, то есть драматургию — вне зависимости от исторического времени, пусть это будет Гомер, современный авангард или модерн. Но уровень — уровень! — общения литературного источника и уровень общения театра должен быть очень, очень высоко поднят, чтобы образовать понятие «тайны» до поры до времени не видимой зрителю. Тогда театр и будет отличаться от других учреждений культуры, отдыха и досуга: ресторанов, кабаре, ночных клубов, домов отдыха, телевизионных шоу-программ, разнообразных корпоративных вечеров и
т. д., и т. п. Все это тоже досуг и отдых, но здесь люди другие цели преследуют, а в театре люди должны преследовать одну-единственную цель — просветительство. Для меня иной цели никогда не было и не будет. Я ведь учился у учеников Леся Курбаса, продолжателей этой традиции, «…театр, — всегда говорил Михаил Полиэктович Верхацкий, ассистент Леся Курбаса, — это открытие невидимой тайны жизни». И вот когда мы достигнем этого уровня, тогда и спрос будет и с театральных работников, и со зрителей, и те, и другие будут просвещать, и просвещаться, и вести за собой, а не только развлекать и развлекаться.

— Но ведь всему этому нужно научить, как вас когда-то научили…

— Думаю, что наши ВУЗы, а я много лет уже работаю руководителем деканата Академии культуры и заведующим кафедрой мастерства актера, работаю с молодыми актерами, режиссерами, педагогами, — в институтах правильно поставлены программы как в нашей Харьковской академии культуры, так и в Университете искусств им. Котляревского. Дети попадают в правильную воспитательную среду и получают профессиональную технико-технологическую подготовку по проблеме создания спектакля или работы над ролью. Но, попадая после института в структуру, я сейчас не говорю о частных коллективах и антрепризах, в государственные коллективы, они невольно становятся заложниками определенного направления, существующего в каждом театре. Поэтому желательно, чтобы молодые специалисты, приходя в театр, приносили свои художественные идеи, которые могли бы представлять и то, о чем я говорю: поиск ответов на вопрос, что же такое тайна человеческой жизни? Я — человек верующий, верую в то, что это должно происходить, и как бы ни пытались некоторые доказывать то, что репертуарные театры становятся рабами зрителей, — это не так. Театр — не «чего изволите»! Приходите к нам, в наш храм театрального искусства, и мы будем вместе с вами отвечать на вопросы тайны реальной жизни.

— Игорь Александрович, а в нашем государстве современный театр как-то зависит от политической конъюнктуры, политических настроений?

— Вы знаете, сегодня — нет. Театры получили свободу, а свобода, ее классическое определение, как известно, — осознанная необходимость и, значит, театр имеет выбор: какую осознанную необходимость свободы в художественном смысле избрать, решает сам театральный коллектив. У нас в Украине на начало 2013 года существуют 138 государственных театров разных форм, жанров и видов искусства —
оперные, драматические, музыкально-драматические, оперетты, ТЮЗы, театры кукол, поэтому выбор театров не в форме и жанре, а в содержании и направлении мышления при помощи просвещения… Ну не могу я отказаться от понятия «просвещение», потому что все остальное — досуг и отдых, а здесь должно быть главное — просвещение, потом уже, если хорошее представление, можно, отдыхая, получить и эстетическое удовольствие.

— А как вы считаете: лучше, когда много театров хороших и разных, или по-ленински «лучше меньше да лучше»?

— Это вопрос-компромисс. Допустим, в маленьком городе Паневежисе в Литве, где население даже не дотягивает до 100 тысяч, есть театр, который образовался сразу после Великой Отечественной войны, его тогда Юозастас Мильтинес возглавлял, а в нем Донатас Банионис — знаменитый актер, слава Богу до сих пор живущий и работающий в этом театре. Так вот для зрителей этого города (я там был несколько раз) поход в театр —
событие действительно сродни посещению храма. Они туда приходят общаться с чем-то еще неизвестным для них, и я имею в виду не только формы представления спектакля, но и содержание работы актеров, общение через высокохудожественный литературный источник. После спектакля у них устраиваются дискуссии, они обсуждают спектакли иногда прямо в фойе театра. Он действительно становится домом просвещения, домом общения единомышленников. Подобные я видел в Эстонии, в университетском Тарту, где работал знаменитый режиссер Карел Ирд. Там в одном театре соединены драма, опера и кукольный театр. На моих глазах туда приходили и дети, а взрослые при них обсуждали какие-то направления, касающиеся отдельного спектакля, то есть по-своему вели воспитательную работу, в результате и те, и другие становились как бы соучастниками тайны жизни, старались ее понять — устанавливалась обратная связь, а не потребительство.

— Назовите, пожалуйста, самое важное достижение харьковских театров последнего времени?

— Открытие нового здания театра им. Пушкина. Именно здания. Это действительно событие для театрального Харькова в прошедшее десятилетие. Потому что, когда театр сгорел, помню, стоим вместе с Александром Сергеевичем, а он мне показывает, рассказывает… Я видел его глаза, в них читалось огромное желание того, чтобы этот театр был построен и в прямом смысле возродился при его жизни. И он его построил, успел, а теперь будет стоять как памятник, дань уважения его личности, совершенно независимо от каких-то творческих пристрастий…