Топ-7 факторов мировой политики в 2016 году

В нашем быстро меняющемся мире политические прогнозы, особенно в мировом масштабе, являются делом неблагодарным. Однако существуют долгосрочные и среднесрочные факторы, которые – в основном – и определяют развитие международной политики. Предлагаем, по-нашему мнению, семь «топовых» факторов 2016 года. Мы также попробуем сделать те выводы, которые для себя должна была бы сделать украинская элита.

Фактор [не]стабильности «нефтяных» государств

Разумеется, цена на нефть будет продолжать оставаться одним из двух важнейших факторов мировой экономики, наряду со ставкой ФРС. Однако принципы ее формирования могут существенно измениться. Так, в уходящем году стоимость нефти в первую очередь определялась вполне осмысленной и целенаправленной политикой ряда нефтедобывающих государств во главе с Саудовской Аравией при покровительстве и «соучастии» США.

В то же время в наступающем году, наряду с продолжающимся понижательным трендом, с высокой степенью вероятности появится повышательный тренд, обусловленный политической нестабильностью целого ряда нефтедобывающих государств.

Почти троекратное снижение цены на нефть в течение 2015 года породило несколько последствий.

Прежде всего с рынка были практически вытеснены альтернативные углеводороды – битумные пески и сланцевая нефть, производство которых свернулось до минимума. Затем начали банкротиться независимые мелкие нефтедобытчики, в том числе связанные с добычей в море – перестала окупаться аренда платформ.

Следующей волной «накрыло» страны с высокой зависимостью от продажи нефти, такие как Россия, Казахстан, Азербайджан, отчасти – Норвегия, которые из-за падения цен испытывают серьезные экономические проблемы.

И третья волна (которая во многом шла параллельно со второй) нанесла удар по странам с критической зависимостью от экспорта нефти. Так, в Венесуэле и Эквадоре, входящих в ОПЕК, цены на местные марки нефти упали ниже себестоимости добычи, что спровоцировало существенные социальные потрясения. В Венесуэле, например, это привело к убедительной победе на парламентских выборах оппозиции. Однако во многих нефтедобывающих странах механизм «выпускания пара» через хотя бы отчасти демократические выборы не предусмотрен. Это может привести к государственным переворотам либо иным формам вооруженного противостояния.

Так, абсолютной стабильности нет даже в Саудовской Аравии, где экспорт нефти составляет 75% государственного бюджета. В 2015 году к традиционному для Эр-Рияда противостоянию многочисленных принцев, претендующих на статус наследников, добавились не особо удачное вмешательство королевства во внутрийеменский конфликт, а также волнения в нефтеносных районах, где компактно проживает шиитское меньшинство, формально имеющее договорные отношения с правящей династией.

Нельзя исключать и возможность переноса на территорию Саудовской Аравии деятельности боевиков «Исламского государства», невзирая на определенную роль, которую Эр-Рияд (и Доха) сыграли на начальном этапе создания ИГИЛ. Во всяком случае, «первый звонок» – попытка подрыва нефтепроводного узла в мае 2015 года возле города Абкаик – уже прозвенел.

Кроме того, несмотря на колоссальные золотовалютные резервы, сосредоточенные в различных государственных фондах, Саудовская Аравия сводит бюджет 2015 года с дефицитом в 21,6% ВВП; в следующем году этот показатель составит 19,4% ВВП. При этом безработица среди молодежи достигает 30%, что порождает вполне благоприятную среду для агитаторов и вербовщиков радикальных движений в Исламе.

В то же время, при условии политической стабильности, сами по себе нынешние низкие цены на нефть не будут критическими для Эр-Рияда еще 2-3 года.

Второе потенциально нестабильное нефтяное государство региона – Алжир, где продажа нефти составляет 70% доходов бюджета. Вполне логично, что в стране резко упал уровень жизни: для «социально ориентированного» бюджета необходима цена на нефть выше $100 за баррель. Кроме того, существует угроза со стороны Ливии, граница с которой слабо контролируется алжирскими силовиками: стране перманентно угрожает вторжение боевиков из местных филиалов «Аль-Каиды» и «Исламского государства».

Ну, а «бикфордовым шнуром» ко всей этой взрывоопасной смеси служит слабое здоровье престарелого 78-летнего президента Алжира Абделя Азиза Бутефлика, что может в любой момент спровоцировать потенциальных преемников на резкие действия – даже не дожидаясь естественного хода событий.

В то же время появляются новые факторы, способствующие снижению нефтяных цен: ожидания относительной стабилизации в Ливии и Иракском Курдистане, окончание санкций против Ирана и отмена в США эмбарго на экспорт нефти. Таким образом, нет ничего удивительного в том, что прогнозы цен на нефть в следующем году колеблются в экстремально широком диапазоне от $15 (Royal Bank of Scotland) до $100 за баррель (Saxo Bank в рамках «шоковых сценариев»). Собственно, это и есть признак высокой вероятности «внезапных событий» в 2016 году.

При этом нет практически никаких сомнений в том, что в 2016 году [не]стабильность «нефтяных» государств Ближнего и Среднего Востока будет во многом зависеть от судьбы «Исламского государства».

Фактор военного поражения «Исламского государства»

Как с военной, так и с политической точки зрения положение «Исламского государства» – исходя из суммы различных коалиций и отдельных сил, ему противостоящих – на начало 2016 года выглядит безнадежным. Особенно в свете предновогодних успехов сирийских курдов и иракской армии при поддержке с воздуха западной коалицией во главе с США, а также войск Асада (регулярная сирийская армия, лояльные Дамаску ополчения национальных меньшинств, иранские добровольцы, боевики ливанской «Хезболлы») при поддержке российской авиации.

Парадокс заключается в том, что далеко не для всех врагов ИГ победа над ним открывает список приоритетов.

Так, для Москвы главный приоритет в сохранении – в том или ином виде – при власти Башара Асада либо его «прямого» преемника как инструмент влияния РФ в регионе. Аналогичная позиция у Тегерана, с тем нюансом, что «режим Асада» для Ирана является инструментом противостояния Саудовской Аравии со «странами Залива», которые активно стимулируют антишиитскую составляющую в радикальных суннитских движениях.

Для Турции, Саудовской Аравии и Катара, наоборот, приоритетом выступает свержение «режима Асада» либо – в качестве компромисса – отстранение Башара Асада от власти с минимальным влиянием его нынешнего окружения на формирование будущей сирийской власти. Кроме того, для Анкары неприемлемо усиление курдского фактора в регионе, несмотря на то что именно курдское ополчение (пешмерге) Вашингтон рассматривает в качестве ударной силы в наземной операции против ИГ. Так, курдские боевики, действующие в Турции, перед самым Новым годом потребовали предоставления автономии провинциям с компактным курдским населением.

Общей точки зрения ни о судьбе Асада, ни о будущем политическом устройстве территорий, находящихся в эпицентре боевых действий, ни о желательной конфигурации единой коалиции, противостоящей «Исламскому государству» и региональной «Аль-Каиде», у Евросоюза нет

Курды Сирии и Ирака, а также иракские шииты и сунниты первоочередными называют вопросы послевоенного устройства обширных территорий обоих государств. Для ЕС приоритет – в устранении причин неуправляемого потока беженцев в Европу. Однако общей точки зрения ни о судьбе Асада, ни о будущем политическом устройстве территорий, находящихся в эпицентре боевых действий, ни о желательной конфигурации единой коалиции, противостоящей «Исламскому государству» и региональной «Аль-Каиде», у Евросоюза нет.

Похоже, что европейцы не против в данной ситуации выступать «младшим партнером» США, что вполне разумно, исходя из соотношения военного вклада США и всех остальных стран Запада в военную операцию против ИГ.

В то же время, исходя из стратегической безнадежности положения «Исламского государства» на иракско-сирийском театре военных действий, было бы логичным ожидать активизации военных вылазок ИГ во всех регионах Ближнего и Среднего Востока с преобладанием суннитского населения – от Ливии до Афганистана, включая государства Залива и Среднюю Азию, а также – в Африке. Что же касается угрозы масштабных терактов, они вполне вероятны в Западной Европе, США и РФ.

В 2016 году страной, способной сыграть решающую роль в судьбе «Исламского государства», являются США.

Фактор предвыборной Америки

Ноябрь 2016 года должен дать миру нового президента США, а нынешний глава Белого дома, как, впрочем, и государственный секретарь, теперь в статусе «хромых уток». Рамку действий нынешней американской администрации в 2016 году можно условно описать так: «уйти на позитиве, не помешать кампании Хиллари Клинтон, и по максимуму обеспечить ей свободу принятия решений в случае победы на выборах».

Это означает, что администрация Барака Обамы приложит все усилия для завершения разгрома «Исламского государства» в Ираке и Сирии, а также – для начала хотя бы формального процесса политического урегулирования в Сирии.

В вышеописанную рамку действий Вашингтона – с учетом вероятной стратегии на Ближнем и Среднем Востоке – вполне ожидаемо встраивается курс на «рационализацию» отношений с Москвой и Пекином. Одновременно США в 2016 году будут продолжать загонять Европу в фарватер своей геополитики. В качестве бонуса Старый Свет может рассчитывать на уменьшение влияния США на некоторые внутриевропейские проблемы, например – на ситуацию вокруг Украины.

С точки зрения американской стратегии в 2016 году, фактор лояльности Европы будет играть для Вашингтона весьма значительную роль. Однако лояльность ЕС в отношении США является, во многом, производной от единства стран-членов ЕС. При этом под «единством» зачастую понимается поддержка позиции Германии и Старой Европы.

Фактор Европы, пребывающей в поиске новой формулы единства

Для Европы 2016-й станет годом испытания на прочность. И как следствие – сосредоточенность на внутренних проблемах приведет к ослаблению влияния на проблемы внешние.

Сразу несколько вызовов, стоящих перед ЕС в 2016 году, можно отнести к категории «испытание на прочность». Впрочем, всех их можно считать следствием фиаско принципа «единой политики»: трения, которые изначально существовали между наднациональной бюрократией ЕС (опирающейся на широкие делегированные полномочия) и национальными органами власти (которые выступают носителями «остаточного» национального суверенитета), переросли в открытые конфликты.

И кризис с беженцами, в котором целый ряд стран отказались следовать решениям Брюсселя, стал лишь одним из таких конфликтов, просто – весьма показательным и общественно значимым. Аналогичный конфликт внутри ЕС, который развивается менее публично, происходит вокруг продления санкций в отношении России: здесь к типичной ситуации, когда в рамках пресловутой «единой политики» разные страны Евросоюза несут различные убытки, добавляется политика двойных стандартов со стороны Берлина. (В первую очередь речь идет о согласии властей Германии на строительство газопровода «Северный поток-2».)

На этом фоне, да еще и в контексте террористической угрозы, которая после парижской трагедии вполне логично рассматривается рядовыми европейцами в качестве прямого следствия миграционного кризиса, совершенно в ином свете выглядит грядущий британский референдум о членстве в ЕС. Если изначально он был инструментом давления со стороны Дэвида Кэмерона на «евробюрократию» с целью выторговать для Лондона новые особые условия пребывания Британии в ЕС, то теперь референдум «зажил собственной жизнью», и его результат во все большей степени будет зависеть от реальных общественных настроений британцев, а не от между- и/или внутриэлитных договоренностей.

«Дурным заразительным примером» для британцев могут стать датчане, которые на референдуме 4 декабря 2015 года сказали «нет» правилам Евросоюза в сфере права и внутренних дел, отвергнув, таким образом, более тесное сотрудничество с ЕС. А ведь референдум был инициирован правоцентристским кабинетом Дании, который агитировал отказаться от юридически закрепленных изъятий из общеевропейской политики – тех положений общеевропейского права, не действовавших на территории Дании, которые Копенгаген оговорил при вступлении в Евросоюз.

Аналогичный «праздник непослушания» может состояться и в Нидерландах, где в начале августа пройдет референдум относительно ратификации соглашения об ассоциации и ЗСТ между ЕС и Украиной.

Кроме того, перед Новым годом к Будапешту, регулярно игнорирующему общеевропейские предписания относительно системы «сдержек и противовесов» государственного устройства, присоединилась Варшава, существенно сократившая полномочия своего конституционного суда, невзирая на жесткую критику Брюсселя и Вашингтона.

И все это – на фоне резкого роста популярности западноевропейских крайне правых, открыто выступающих за выход их стран из шенгена и зоны евро, а также более умеренных евроскептиков, требующих исключения из еврозоны Греции и жесткого регулирования миграционных процессов, в первую очередь – из мусульманских стран.

2016 год дает один из последних шансов сохранить единство Евросоюза на базе сокращения полномочий наднациональных органов и смягчения требований к государствам-членам.

Скорее всего, в 2016-м ЕС сократит свое влияние на «внешние» процессы, признавая лидерство США по одним вопросам, и стремясь к компромиссам с Москвой и Пекином – по другим.

Фактором, который во многом может оказать влияние на позицию ЕС в 2016-м, является поведение Москвы.

Фактор России, стремящейся к компромиссам

Участие РФ в сирийском конфликте подняло ставки в геополитической игре Кремля до уровня, на котором Москве разумнее всего было бы начать договариваться с основными геополитическими игроками. В первую очередь – ввиду серьезных проблем в экономике, которые не способствуют дальнейшей эскалации ситуации со стороны РФ.

И по ряду признаков можно ожидать, что 2016 год российское руководство планирует провести в переговорах с США и Старой Европой, в ходе которых частично закрепить новые геополитические реалии. Центр тяжести переговорного процесса, скорее всего, будет касаться урегулирования вокруг Сирии. При этом Москва не будет возражать против того, чтобы публичные «лавры» военной победы над ИГ достались США и проамериканской коалиции. Такой «предвыборный подарок» Белому дому позволит РФ и ее иранско-шиитским союзникам «утюжить» антиасадовские группировки, не очень обращая внимание на степень их «радикализма» и «исламизма».

С точки зрения Москвы, идеальной выглядит ситуация, при которой на момент разгрома «Исламского государства» официальный Дамаск прочно контролировал бы достаточные территории для ведения затяжного политического торга о «параметрах» переходного правительства.

В то же время ожидаемый активный переговорный процесс по Сирии предполагает «замораживание» со стороны РФ ситуации на Донбассе: судя по всему, Берлин и Париж, в целом, согласны с таким развитием ситуации на Востоке Украины.

Наибольшую опасность для Москвы в 2016 году представляет возможная эскалация конфликта с Турцией, впрочем, и Анкара понимает дипломатические «намеки» Кремля на возможный розыгрыш «курдской карты».

Что касается противостояния с «Исламским государством», для РФ «слабыми звеньями» являются Северный Кавказ и страны Средней Азии, где идет активная вербовка боевиков ИГ. В целях нейтрализации этой угрозы Москва готова на тактические альянсы даже с движением «Талибан».

К слову сказать, декабрьский визит главы МИД Катара в Москву показал готовность Кремля к смягчению противоречий даже со стратегическими противниками в регионе Ближнего и Среднего Востока.

Американская разведывательно-аналитическая компания Stratfor в своем аналитическом прогнозе на 2016 год предполагает увеличение риска противостояния Турции с Россией и Ираном. Россия меньше всего хотела бы конфликтовать с Турцией, отмечают аналитики, поскольку Анкара контролирует подходы к Черному и Средиземному морям, но этот сценарий, по мнению Stratfor, неизбежен.

Фактор «вынужденной агрессивности» Турции

Строго говоря, Анкаре не нужен и невыгоден конфликт с Москвой, в первую очередь – ввиду вышеуказанного риска ставки Кремля на турецких курдов, вплоть до исторических союзников Москвы – запрещенной в Турции «Рабочей партии Курдистана» (РПК).

Однако логика развития военно-политической ситуации в Сирии и Ираке делает основной ударной силой в борьбе с «Исламским государством» курдское ополчение, которое в той или иной степени разделяет идеи РПК о создании курдского государства. Большая часть сирийских курдов находится под влиянием «Демократического союза Курдистана» (ДСК) – de facto филиала РПК в Сирии. Лидеры иракских курдов, поддерживающие с Анкарой союзнические отношения, тем ни менее, стараются не конфронтировать с отрядами РПК, базирующимися в Северном Ираке.

Вмешательство Кремля в Сирии резко поменяло – с точки зрения Анкары – «архитектуру» конфликта. Один враг – Башар Асад – избежал угрозы военного поражения, другой враг – политические организации сирийских курдов – резко усилили свою значимость в борьбе против ИГ, в результате чего получили право голоса в вопросах территориально-политического обустройства региона.

Более того, вполне вероятна ситуация, при которой курды Сирии получат эту самую автономию из рук «режима Асада» либо его «прямых» преемников. А это еще больше усилит курдский автономизм/сепаратизм в самой Турции, а также активизирует радикальные формы борьбы турецких курдов за свои права.

Именно в силу всего вышесказанного Москва и Анкара являются и на сегодня, и в определенной исторической перспективе, «объективными» геополитическими соперниками. Таким образом, в 2016 году обе стороны в противостоянии будут ограничивать себя лишь недопустимостью «горячих» форм конфликта. Однако логика противостояния может завести их за «красные линии», хотя это на сегодня и выглядит маловероятным.

С другой стороны, не исключен вариант, при котором в 2016 году Москва и Анкара смогут договориться хотя бы о самих «красных линиях», и механизмах взаимодействия, которые позволят предупреждать их пересечении.

Фактор китайского «второго ребенка»

Законодательное разрешение Пекином рождения второго ребенка в семье создает новую геополитическую реалию. 2016 год становится первым годом эры «двое родителей – двое детей».

Прежде всего это означает резкое увеличение в ближайшие годы социальных расходов Китайской Народной Республики, что, в свою очередь, требует увеличения темпов экономического роста. В ситуации, когда в развитии КНР экстенсивная составляющая преобладает над интенсивной, Пекин будет все более активно стремиться обеспечить доступ к внешним рынкам и «внешним» природным ресурсам – в Азии, Африке, Латинской Америке. И все меньше ограничивать себя в способах обеспечения контроля над этими рынками и ресурсами.

Рано или поздно – но неизбежно! – Пекин опробует «дипломатию канонерок». Ведь совершенно не случайно на одной и той же сессии Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей (ПК ВСНП) был принят закон о втором ребенке и закон, разрешающий Китайской народной армии принимать участие в антитеррористических операциях за рубежом.

Ну, а серьезность в отстаивании своих интересов Пекин продемонстрировал на «ближнем зарубежье», закупив российские СУ-35 для патрулирования спорных территорий в Южно-Китайском море, куда регулярно заходят американские военные корабли, «демонстрируя флаг» в поддержку позиции Филиппин, Индонезии, Малайзии и Вьетнама.

Можно ожидать, что в 2016 году Пекин будет все более активно и демонстративно проявлять свои геополитические амбиции в статусе «мировой державы», хотя пока – не в ультимативной форме.

Украина и ключевые выводы

Украинская проблема все дальше и дальше смещается на периферию мировых проблем, а потому основополагающим для Киева должен стать принцип: «спасение утопающих – дело рук самих утопающих».

Четкие смысловые и временные рамки деятельности украинской власти были заданы в выступлении Джозефа Байдена в украинском парламенте. Рамка его выступления (между строк): «Включите инстинкт самосохранения!» Временная рамка: «У вас осталось полгода».

Полгода – это срок, в течение которого – в интерпретации Байдена – внимание Владимира Путина будет отвлечено от Украины. Очевидно, на Сирию. А что потом? Скорее всего, примерно в эти сроки Вашингтон при содействии Москвы собирается разгромить «Исламское государство», после чего США – quid pro quo – минимизирует свое влияние на Минский процесс.

Кроме того, именно полгода – время до очередного пересмотра санкций в отношении России со стороны ЕС, после чего Евросоюз, скорее всего, начнет процесс поэтапного их смягчения/отмены.

Что касается ситуации с «Минском-2», он уже сегодня находится преимущественно «в ведении» Европы (читай – Германии). На это четко указал Джозеф Байден, при этом велев Киеву выполнять минские соглашения независимо от исполнения их Москвой и «благословив» перенос «Минска-2» на 2016 год.

Важно отметить, что в следующем году Германия будет председательствующей в ОБСЕ, а, значит, Берлин получит возможность направлять минский процесс «с двух рук» – через трехстороннюю контактную группу и через «Нормандский формат». А ведь пока мы видим процесс определенного сближения позиций Берлина и Москвы на фоне увеличения расхождений между Берлином и Киевом.

В процессе евроинтеграции Киев в следующем году неизбежно попадет в жернова роста евроскептицизма и откровенных антиЕСовских настроений в Европе: надежды на шенген выглядят иллюзорными (пока на уровне посольств мы видим четкий тренд к ужесточению требований к претендентам на визы). Более того, на апрельском референдуме в Нидерландах о ратификации соглашения об ассоциации и зоне свободной торговли Украины с ЕС, Киеву стоит надеяться лишь на отсутствие необходимой явки в 30%, ибо сам результат будет, несомненно, негативным.

Нет сомнений, что в 2016 году Киев постарается по принципу «от противного» наладить отношения с Анкарой – разумеется, на антироссийской платформе. Проблема состоит в том, что платой за такое союзничество может стать поддержка либо молчаливое одобрение действий Турции, которые будут осуждаться Евросоюзом и/или США. А подобные действия Турции были нередки в 2015 году, и нет оснований полагать, что их интенсивность сократится в 2016-м.

В 2016 году Китай будет продолжать развивать взаимовыгодные торгово-экономические отношения с Украиной, подразумевая в будущем получить преференции при приватизации земель сельскохозяйственного назначения. Однако при этом Пекин – в рамках союзнических отношений с РФ – будет продолжать инвестировать в Крым и обеспечивать нейтрализацию как санкций со стороны Запада (пример – китайская система переводов MoneyPay), так и блокады со стороны Украины (пример – прокладка китайским судном энергокабеля из Тамани в Крым).

Источник: Forbes

Подготовила Елена Друбич