Любить по-харьковски
Памятник влюбленным представляет собой арку, образованную летящими, хрупкими фигурами юноши и девушки, слившимися в поцелуе. Идея установить необычный памятник родилась на встрече бывшего губернатора Харьковской области Евгения Кушнарева со студентами трех архитектурных факультетов местных вузов. Евгений Петрович предложил студентам показать, на что они способны, в конкурсе на эскиз-идею памятника влюбленным.
Памятник был открыт 1 сентября 2002 года. На открытие памятника были приглашены молодежь, студенты и все влюбленные. Автор идеи — Дмитрий Иванченко, на то время студент Харьковской государственной академии дизайна и искусств. Идея создания памятника, которому нет аналогов, возникла, скорее всего, не спонтанно. Харьков по праву может называться столицей любви. На протяжении всей своей истории город становился не раз свидетелем как романтических историй, так и истинной, наполненной чувствами, полной страданий, счастья любви.
Лишь счастья миг

С их сыном, своим кузеном Борисом Серебряковым, девочка была знакома с детства — вместе играли, встречались на всех семейных праздниках. Позже эта детская привязанность переросла в любовь, правда, получить разрешение на брак из-за близкого родства было непросто. Но препятствие удалось преодолеть, родня сговорилась с батюшкой, за 300 целковых (немалые деньги!) согласившимся уладить это дело. Венчание состоялось в 1905 году. Они очень подходили друг другу — красивые, с ясным взглядом, открытые, не привыкшие к праздности, немного идеалисты, любящие жизнь люди. После свадьбы молодые отправились в Париж. Здесь Зинаида посещает Академию де ла Гранд Шомьер, много работает, рисует с натуры.
Через год молодые возвращаются домой. Счастливым для творческого развития Зинаиды стал 1909 год, когда она подольше задержалась в имении. Наступила ранняя зима, сад, поля, дороги занесло снегом, и работу с написанием этюдов пришлось прервать. В одно солнечное утро у художницы родился замысел написать картину, принесшую вскоре известность, — автопортрет «За туалетом». Собственно говоря, этот автопортрет можно смело назвать гимном «простому женскому счастью».
Проснувшись, Зинаида полюбовалась природой из окна, подошла к зеркалу. Отвела в сторону густые тёмные волосы, взмахнула гребнем и замерла. В зеркале отражалось её лицо, которое светилось покоем и счастьем. Художница вдруг почувствовала желание написать своё отражение. Получился не традиционный автопортрет, а жанровая сцена, рассказ об одном счастливом утре молодой женщины. Его широкая публика увидела на выставке Союза русских художников зимой 1910 года. Картина Серебряковой была расположена рядом с картинами Серова, Кустодиева, Врубеля. Она не затерялась среди полотен признанных мастеров, более того — работу дебютантки приобрела Третьяковская галерея.
Во время Гражданской войны муж Зинаиды был на изысканиях в Сибири, а она с детьми в Нескучном. Но вскоре ее имение сгорело, погибли все ее работы, она с детьми переехала в Харьков, где нашла работу в Археологическом музее.
С мужем они встретились после разлуки в Москве, и, спустя месяц, Зинаида уговорила Бориса на три дня съездить в Харьков, повидаться с детьми. После короткой встречи с семьёй он вновь простился с родными — торопился на работу. В дороге вдруг прихватило сердце, и пришлось вернуться в Харьков. Борис пересел на военный поезд, там и заразился сыпным тифом. Болезнь скосила быстро, он умирал на глазах у растерянной жены и плачущих больной матери и детей. Похоронив мужа в 1919 году, Зинаида осталась одна в ответе за большую семью, состоящую из слабой здоровьем матери и четверых детей.
Ночной разговор в поезде

Владимир Коралли был представителем одесской эстрады 1920–30‑х годов, его артистическая карьера связана с театрами миниатюр, где он исполнял веселые, а также сатирические куплеты. В этом жанре он проработал много лет и приобрел широкую известность. Со второй половины 1920‑х у Коралли сложился союз с модной исполнительницей «интимных песенок» Ядвигой Махиной. У них был бурный роман, и Владимир Коралли даже говорил, что у него с Ядвигой всё идёт к женитьбе, если бы не случай и ночной разговор в поезде Москва — Нижний Новгород…
Клавдию Шульженко никогда не называли красавицей. А вот все, кто помнил молодого Коралли, отмечали, что он был очень хорош собою. Что заставило красавчика-артиста, уже познавшего сладкий вкус успеха, воспылать страстью к соседке по купе поезда Москва — Нижний Новгород, отнюдь не самой красивой барышне из его многочисленных увлечений, Владимир Филиппович так толком и не объяснил. Ведь на сцене свою новую знакомую он увидел лишь спустя несколько дней, но оценка ее как певицы всего лишь убедила его в правильности своего выбора. Между тем, еще в поезде узнав, что она обручена, и получив приглашение на скорую свадьбу, он внезапно выпалил: «Я с удовольствием приеду на вашу свадьбу, но только не в качестве гостя, а качестве жениха!». Самое удивительное, что Клавдия восприняла эти слова серьезно; когда они оказались в одном ресторане на встрече нового, 1930 года, обручального кольца на руке девушки уже не было.
Будучи связанными гастрольными планами, они вскоре расстались, и полетели письма — в оба конца одного большого чувства. Но обаять девушку и ее родителей — было лишь частью задачи, притом не самой сложной. Когда Владимир рассказал своей матери, на ком собирается жениться, та категорически восстала: «Только через мой труп!».
И запретила сыну ехать к любимой девушке в Харьков. Но здесь опять в судьбу Коралли вмешался Господин Случай. Коралли получил приглашение выступить в Харькове на первомайских концертах. Клавдия встретила его холодно и от каких-либо его объяснений отказалась. От коллег он узнал, что она вернулась к своему жениху — харьковскому поэту Илье Григорьеву. После одного из концертов она решила познакомить «конкурентов». Сгоравший от ревности Коралли внезапно выхватил из ее рук чемоданчик, в котором она носила вещи для концерта, и швырнул его об стену. Взбешенный жених попытался схватить Коралли «за грудки», но тот выхватил браунинг. Увидев, что его соперник находится в таком состоянии, что и в самом деле может выстрелить, Григорьев отступил на несколько шагов и сказал с презрением: «Вы и жизнь превратили в сцену, жалкий актеришка!».
Лучше бы он этого не говорил! Шульженко, которая и без того страдала от того, что поэт ни в грош не ставил ее талант, после этих слов как-то особенно отчетливо осознала, что ждет ее впереди, свяжи она с ним свою судьбу. «Уходите, Григорьев!» — сказала она. — Я хочу остаться одна». А через некоторое время, уломав все-таки мать, Коралли приехал в Харьков, и на следующий день в «Книге записей актов гражданского состояния» было зафиксировано появление новой семьи, причем супруга была записана как «Клавдия Ивановна Шульженко-Кемпер».
Слобожанский соловей

В 1933 году юная выпускница вокального отделения Харьковской консерватории по классу Марии Ивановны Литвиненко-Вольгемут стала солисткой лучшего тогда в Украине состава Харьковского театра оперы и балета. Музыкальный руководитель, дирижер театра, выдающийся музыкант Арий Моисеевич Пазовский опытным взглядом увидел тогда в молодой выпускнице будущую примадонну. Ведь она обладала очень сильным и хорошо поставленным голосом — оперным сопрано. Екатерина Оловейникова впервые выступила в небольшой партии Фраскиты в опере Жоржа Бизе «Кармен». И сразу привлекла внимание не только слушателей, но и придирчивых певцов. Потом были партии Виолетты в «Травиате» и Джильды в «Риголетто» Джузеппе Верди, Эльзы в «Лоэнгрине» Рихарда Вагнера.
Любовь настигла Екатерину уже за порогом успеха, но еще не на пороге славы. Он был выходцем из небольшого шахтерского городка. Веселый, улыбчивый, видный. Он приметил ее на сцене и принес за кулисы красные розы после ее триумфального выступления в «Травиате». Они были счастливы, и, наверное, самыми счастливыми оказались те три месяца — всего лишь три! — их семейной жизни, начавшейся после его посещений закулисья с букетами красных роз.
Ее избранника звали Пимен Чернюк. Он был ее ровесником, родился в селе в Винницкой области, учился в инженерном институте, с 1926 года — член партии, работал в Харьковском горкоме. Из письма Екатерины Оловейниковой: «Мы так любили друг друга, такие имели светлые, высокие планы на будущее. Конечно же, не закрывали глаза на то, что творилось вокруг. Самоубийство Николая Хвылевого и Скрипника (обоих я и Пимен хорошо знали), арест «врагов народа», которых мы с мужем врагами назвать не могли — все это нервировало, настораживало. И инстинктивно тянулись к светлым моментам. Пригласили меня на работу в Ленинградскую оперу — приятно, хотя же Украины я не оставлю; предлагают многомесячные гастроли в Италию — поехала, но как без Пимена… А муж становился все мрачнее. Как-то взял мои книги, спросил, кому отдать или куда спрятать томики Кулиша, Вишни, Хвылевого, Косынки с теплыми дарственными надписями на мое имя. Мое сердце сжималось. Я инстинктивно ждала беды».
Гром грянул в 1938‑м, когда был арестован С. Косиор, с которым Пимен Чернюк был связан и личными отношениями. Вскоре и за Пименом закрылись тюремные ворота. Навсегда.
«Нет, нет, — думала Екатерина, — это ошибка, его вскоре выпустят. — Какой же он враг народа? Он же добряк, он постоянно обеспокоен проблемами благополучия тысяч людей. Нет, ошибка вскоре будет исправлена, и мы снова будем вместе». Она не знала тогда, что ее муж Пимен Чернюк уже расстрелян и сброшен в общую яму, оставшуюся безымянной могилой.